Путешественник во времени

Имя Евгения Анташкевича, автора романов о Первой мировой войне и дальневосточной русской эмиграции, известно читателю с 2011 года, когда вышел его первый роман. Менее чем за пять лет писатель стал личностью поистине легендарной. Жители Владивостока, Хабаровска, Ульяновска, Иркутска считают его своим земляком — а кто иной мог бы с такой точностью воссоздать в романе исторический образ их города? Кто-то уверен, что Евгений — уроженец Харбина, потомок эмигрантов. Многие читатели представляют автора человеком более чем почтенного возраста, чуть ли не свидетелем событий столетней давности. Не избежал всеобщих заблуждений и один известный режиссер, отметивший в статье о романе «Харбин», действие которого происходит в 1922–1945 годах, что «автор весь этот крестный путь прошел сам». В принципе, читателя можно понять: Анташкевич пишет с такой степенью исторической и психологической достоверности, настолько внимателен к деталям, что невольно веришь: да, был, участвовал, все видел своими глазами…

И вот мы сидим в небольшой уютной квартире в высотке на Новом Арбате. Из окна открывается вид на здание Генерального штаба, где служил отец писателя, полковник Михаил Тихонович Анташкевич. Евгений Михайлович, потомственный офицер, кадровый разведчик, угощает присланным с оказией из Харбина редким сортом зеленого чая, листает альбом с фотографиями харбинской архитектуры и готовится отвечать на вопросы Eclectic.

И не хотелось бы разочаровывать поклонников творчества писателя, но должна сообщить: мой собеседник родился в России, живет в Москве и, конечно, ну никак не может быть участником Первой мировой войны. Просто потому, что появился на свет через семь лет после окончания Второй мировой.

Евгений Михайлович, критика и читатели ставят ваши книги на одну полку с такими классическими произведениями, как «Тихий Дон», «Война и мир», «Жизнь Клима Самгина», «Остров Крым». Вам льстит такое сравнение?

Такую высокую оценку я воспринимаю прежде всего как знак читательского доверия. Читатель, особенно читатель исторической прозы, быстро распознаёт, чтó у него в руках — нечто «развесистое» или нечто настоящее. Если первое он может прочесть для развлечения, то во втором случае позволяет автору стать своим проводником, погружается вместе с ним в атмосферу описываемой эпохи, пускается в увлекательное и познавательное путешествие на машине времени. Доверие читателя и есть тот самый механизм, запускающий эту волшебную машину.

Вы не преувеличиваете роль художественной литературы, не умаляете роль документальных источников?

Ни в коей мере. Сегодня никому не придет в голову оспорить, например, достоверность московских реалий, описанных в «Евгении Онегине» или в «Войне и мире» — произведениях художественных. С другой стороны, большинству будет сложно читать дошедшие до нас хроники, допустим, времен Ивана Грозного. Это чтение для узкого круга специалистов, и, как правило, оно не дает полной картины происходившего. Да, историк работает с конкретными материалами, письмами, дневниками, архивными документами, археологическими находками, но часто этих материалов недостаточно, они фрагментарны, и «пазл» не получается полным. И себя этому надо посвятить, это уже не просто чтение. Давно ушедшее время оставило после себя больше исторических загадок, чем прямых ответов на целый ряд вопросов, и вот здесь наступает звездный час творческих людей — писателей, сценаристов, режиссеров. Именно они — если, конечно, владеют материалом и наделены талантом художника — заполняют пустоты, логически связывают концы с концами, создают реальную картину прошлого с максимальным соответствием обстоятельствам и духу времени.

То есть автор исторической прозы становится в какой-то момент больше чем писателем и даже больше чем историком?

Бывает и так. Если, конечно, автор, с одной стороны, владеет историческим знанием, а с другой — обладает воображением. Одно только историческое знание дает перечень фактов, одно воображение — фэнтези, мистику, «попаданцев». Хороший исторический роман позволяет оживить сухие факты, окунуться в гущу событий, проникнуться, пропитаться атмосферой эпохи и даже предложить свою версию происходившего. То есть писатель, воспользовавшись плодами трудов историка, в свою очередь может подсказать ему: «Вот здесь лакуна. По логике вещей могло иметь место то-то и то-то. Есть смысл поискать». И бывает, что писательская версия рано или поздно находит документальное подтверждение.

Подобно тому, как Леверье предсказал существование планеты Нептун?

Ну, как-то так.

А у вас был подобный опыт?

В романе «33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине» у меня действует английская журналистка Элеонора Боули. Это выдуманный персонаж, с помощью которого я и пытался заполнить определенные лакуны, показать мотивацию поступков главного героя, перекинуть мостик между прошлым (Первая мировая война, харбинская эмиграция) и новым временем. И что вы думаете — по выходу романа узнаю: на Дальнем Востоке на самом деле работала английская журналистка Элеонора Мэй, писавшая про Владивосток, Харбин, которые были тогда для западного мира малоизвестными местами. Таким образом, один из придуманных персонажей обрел реальный прототип.

Многие ваши герои имеют реальные прототипы?

Очень многие, я бы сказал — большинство. Но они в любом случае не слишком портретны и леплены пальцами — хотя, безусловно, узнаваемы для многих людей, которые и сегодня живут среди нас. В России и по всему миру сложилась целая планета, например, русских харбинцев. Они поддерживают контакты, издают пять или шесть своих газет и журналов, переписываются. И, насколько мне известно, многие ждут, чтобы жизнь русского Харбина была освещена полнее, чтобы выходили книги, чтобы появилось хорошее настоящее кино, но почему-то на это никто не решается. А ведь история не то что просто интересная — она на самом деле уникальная, и корни у этой истории очень глубокие. Это как параллельный мир, который манит, притягивает, но в который не так много входов.

На ваши книги написано множество рецензий, и практически каждый критик отмечает прежде всего историческую достоверность. Это трудно — быть достоверным?

Я работал в архивах, изучил множество документов, старых карт, газет, журналов, искал и находил людей — участников событий, их детей и внуков. Приходилось восстанавливать манеры, моду, нравы и обычаи, речь тех лет и тех регионов, где разворачивается действие, — а это широкая полоса от западных границ Российской империи, проходящая через центр, Сибирь и вдоль КВЖД уходящая на территорию Китая. Я побывал во всех местах, городах и странах, где происходят описанные в моих книгах события. Можно расценивать эту работу как тяжкий труд, а можно — как увлекательное путешествие во времени, как приключение, сулящее множество открытий. Мне ближе второй подход.

Почему вы отправились именно во времена Первой мировой войны?

Я долго работал на Дальнем Востоке, заинтересовался историей харбинской эмиграции и к удивлению для себя обнаружил, что моему современнику почти ничего не известно об этом явлении. То же, что известно, представлено сухой фактурой, изложенной крайне скудно и политически однобоко. А ведь за этим стояли судьбы реальных людей, наших отцов и дедов. Кроме того, как потомственному офицеру, мне было интересно окунуться в мир офицеров той русской армии — родовой, потомственной. Так появился первый роман — «Харбин» и второй — «33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине». Герои этих романов — участники Первой мировой, и мне захотелось вернуться немного назад и проследить их военную историю. Так появилась «Хроника одного полка. 1915 год».

А сейчас вы работаете…

Над романом «В окопах. 1916 год». Это продолжение «Хроники…».

Если прямо сейчас мы отправимся на машине времени ровно на сто лет назад — каким событиям мы станем свидетелями? Что они значат для вас как для офицера и для писателя?

Буквально в эти дни минуло ровно сто лет второй осады крепости Осовец. Первая мировая война завершила эпоху крепостей. Развитие тяжелой артиллерии привело к тому, что крепости практически потеряли военный смысл, — это я говорю как офицер и сын офицера. Однако именно эта ситуация выявила такие качества людей, которые кажутся легендой, вымыслом, чем-то запредельным. И мимо этого я, как писатель, конечно, пройти не мог. Небольшая крепость, не самая современная даже по тем временам, стала тем самым крепким орешком, который немцы так и не смогли раскусить. А в августе 1915 года (июле по старому стилю) немцы произвели газовую атаку, и произошло то, что потом они сами назвали «атакой мертвецов»: из залитых отравляющим газом окопов поднялись несколько десятков русских солдат и офицеров. Вид их был настолько страшен и грозен, что шедшие вслед за газовым облаком, как на прогулку, немцы бросили оружие и бежали с поля боя. Позже об этой атаке рассказали те из них, кто попал в плен, так как из русских участников никто не выжил.

100‑летию начала Первой мировой войны было уделено много внимания в России и в мире, вы лично участвовали в различных мероприятиях по этому поводу. Как оцениваете их уровень и значение?

С одной стороны, мероприятий было проведено вроде бы достаточно, а с другой — крайне мало. Для ученых, политиков, историков, которых меньшинство, — достаточно, а для обычного человека сняли один художественный фильм «Батальон», и то это уже не столько Первая мировая, сколько время между революциями, и написали два романа. Роман про Первую мировую войну на Балтике, который так и называется «Броня Балтики», написал мой друг, морской разведчик Илья Дроканов. И всё. То время до сих пор для нас, внуков и правнуков участников Великой войны (а именно так ее называли наши предки) осталось практически не поднятым, не оживленным, не рельефным. Первая мировая, которая была событием не только самостоятельным, но и ставшим основой для многих последующих трагедий и коллизий, осталась лишь сюжетом для Алексея Толстого, Михаила Шолохова, Валентина Катаева. Главным событием жизни и основной темой творчества она была, пожалуй, только для Ремарка. Но именно Первая мировая война сформировала прошлый век, да и нынешний тоже. Это ее значение нам, видимо, только предстоит осознать, и если интерес к событиям вековой давности в обществе не остынет, то будет проще найти ответы на многие актуальные сегодня вопросы в области политики, культуры, государственного строительства, семьи, морали.

Если бы вы формировали программу юбилейных мероприятий, что бы в нее включили?

Включить можно многое, однако сейчас это непросто и недешево, поскольку Первая мировая в основном шла на территориях нынешней Польши, Белоруссии, Украины, Латвии, Литвы. Еще не окончательно заросли окопы той войны, хотя их и легко перепутать с окопами Второй мировой. Памятники надо бы восстановить, их много. По-другому можно сохранять память о тех событиях — такой опыт есть у наших соседей. Например, в Латвии я был на местах боев, где местные историки восстановили многие позиции и регулярно проводят на них реконструкции, особенно так называемого Рождественского сражения в декабре 1916 года — именно там фактически получили боевое крещение латышские стрелки. А в Харбине мои друзья китайцы водят экскурсии по улицам и переулкам, где жили и действовали герои моего романа «Харбин».

А если бы мы с вами прямо сейчас отправились на экскурсию по Москве, описанной в «Хронике одного полка», куда бы вы меня повели?

Недалеко — в Кисловские переулки. Показал бы вам дом, а рядом еще один, я там поселил своих героев — полкового доктора Курашвили и девушку Татьяну Сиротину, сестру милосердия, в которую он был тайно влюблен. Фасады почти не изменились, и деревья во дворе растут еще с тех времен.

Это ведь совсем недалеко от Нового Арбата. Из окна видно?..

Видно, а если у вас есть свободные полчаса, готов выступить в роли экскурсовода!.

Беседовала Анастасия Мусина
Фотографии автора; обложки книг

Метка Интервью, книги

Один комментарий на «“Путешественник во времени”»

1. Евгений Анташкевич:

   24.01.2017 в 3:08 пп

   […] Имя Евгения Анташкевича, автора романов о Первой мировой войне и дальневосточной русской эмиграции, известно читателю с 2011 года, когда вышел его первый роман.https://eclectic-magazine.ru/evgenij-antashkevi… → […]

   Войдите, чтобы ответить