Александр Митта. Чью любовь не поделили Шагал и Малевич

У него дебютировала в кино 12‑летняя Елена Проклова в фильме «Звонят, откройте дверь», он был первым из советских кинематографистов, кто освоил жанр катастрофы в экшен-картине «Экипаж», и первым, кто рассказал нам американскую теорию драматургии в книге «Кино между адом и раем», ставшей настольным учебником для многих сценаристов.

Александр Митта — классик советского кино, режиссер из поколения легендарных «шестидесятников». Он учился на одном курсе с Андреем Тарковским и Василием Шукшиным в мастерской Михаила Ромма. В его фильмах снимались Андрей Миронов, Ролан Быков, Евгений Леонов, Владимир Высоцкий, Олег Табаков… Концентрация великих персон в жизни мастера поистине зашкаливает: его воспоминаний хватит на целую энциклопедию «100 великих». Но начинает он ее составлять с людей, с которыми не знаком лично, но которые стали частью его внутреннего мира: художники ХХ века.

Герои нового фильма Александра Наумовича «Шагал-Малевич» по-разному расширяют горизонты. Шагал с головой ушел в свой уникальный мир, создавая одухотворенные образы любовников, парящих над городом, а Малевич создал супрематизм, стилевые элементы которого многие скрыто и явно эксплуатировали все ушедшее столетие и продолжают поныне: сегодня объемная композиция архитектуры в тренде – по архитектонам Малевича в Японии строятся города. Александр Митта рассказал Eclectic о том, чью любовь не поделили Шагал и Малевич, а также о том, почему сегодня сериалы и Comedy Club актуальнее кино.

Александр Наумович, в центре вашей истории — малоизвестный конфликт между двумя художниками. Кажется, если любому сценаристу заказали бы писать байопик о Шагале, он взял бы за основу любовную линию с Беллой Розенфельд…

Вы знаете, я тоже сначала так думал: любовь действительно романтическая, яркая и… идеальная. Однако то, что хорошо в жизни, скука смертная на экране. Строить драматургию там не на чем: любовного треугольника не было и быть не могло. Но это не исключает того, что кто-то третий со стороны мог влюбиться в Беллу, поэтому я придумал влюбленного в нее психопата красного комиссара: он каждый день расстреливал буржуев для вечного человеческого счастья в коммунизме. А Шагала он хочет убить, чтобы овладеть его женой. Строить картину целиком на этом мы не могли — это классный сюжет для придуманной истории с придуманными персонажами, но байопик имеет отношение к реальной жизни человека, которая не всегда соответствует законам драматургии, — чаще всего, наоборот, идет вразрез… Ты не можешь придумывать и приписывать романы абсолютно верной жене — или какие-то конфликты Шагалу, который заявил: «Я от всех конфликтов убегаю». У Шагала с миром только одни взаимоотношения: он и холст, вымышленный мир. С этим нужно считаться.

Но конфликт двух великих художников был или не был?

Был. И мы его увидели. В школе Шагала, куда он пригласил Малевича, кипели настоящие страсти: пришедший мастер переманивает всех учеников в свою мастерскую, молодежь выбирает себе нового кумира, старого предает и не особенно по этому поводу комплексует. Меня интересовала эволюция идеи, когда она попадает в руки молодых, — как она бурно развивается и превращается в свою противоположность.

Получается, Малевич, как антагонист Шагала, представляет собой зло на экране?

Антагонист не обязательно воплощение зла — он нужен для конфликта. Скажем, самый главный конфликт у дочери зачастую происходит с мамой — человеком, любящим ее больше всего; да и вообще между любящими людьми и случаются самые серьезные конфликты. Если у героя есть цель, то антагонист создает препятствие. У человека гораздо шире «репертуар» поведения и мотивировок, чем черно-белые ярлыки «добро» и «зло».

В своем фильме вы не ограничились одним жанром, а сделали микс из разных — байопик, фэнтези, мелодрама, комедия…

Сейчас в кино сложно встретить какой-то один жанр в чистом виде. Ведь за каждым жанром стоят определенная точка зрения и зрительские ожидания: за комедией «закреплена» эмоция смеха, за хоррором — эмоция страха, за мелодрамой — страсти и волнения. «Насмотренный» зритель уже заранее может догадаться, чем все закончится, поэтому, чтобы удержать его интерес, жанры нужно смешивать: он думает, что смотрит комедию, а потом оказывается, что это триллер. Смешение разных жанров расширяет горизонты, дает истории объем и многомерность.

А может, дело не в жанре, а в дефиците хороших, целостных историй?

Дефицит хороших историй существовал всегда. Но американцы здорово придумали — хорошую историю раздувать на пять сезонов. А в «большом» кино проблема какая? Очень много хороших историй, но из-за ограниченного экранного времени они слишком лаконичны, так что все драматургические схемы вылезают наружу: через 10 минут должно произойти то-то, через 40 минут — поворот, «точка невозврата», потом обязательно предфинальный поворот и кризис героя. Пока историй немного — это помогает, но постепенно у зрителя возникает своего рода дежавю: он догадывается, что за всем этим стоят схемы и законы жанра. И новый этап в развитии драматургии заключается в том, что истории стали длинными, могут продолжаться целый сезон и даже больше. История приобретает подробность прозы. По-моему, в нашу визуальную эпоху читающий мир уходит в прошлое и место романов на бумаге занимают романы на телевизионном экране.

Неужели у вас есть время смотреть сериалы?

Никогда не смотрел ни одного сериала больше 10 серий, но теоретически понимаю, что это хорошо и отвечает духу времени. Это чисто для американской жизни: у них там все упорядочено, они зажаты работой, вечером нет ни сил, ни времени заниматься чем-то еще. Так суетно и весело, как живем мы, американцы не живут. Я там пытался работать, стартовал с проектом, но не прижился. Поэтому для них сезонные сериалы — это спасение: пришел домой, удобно расположился на диване, плеснул себе виски и расслабляешься перед телевизором. Ведь завтра опять надо пахать — в отличие от нас американцы очень много и напряженно работают. Сезонные сериалы для них — идеальный отдых.

Есть мнение, что за сериалами будущее кинематографа…

Все возможно. Настоящее искусство трудно сразу разглядеть. Если все моментально видно и понятно — значит, оно стало коммерческим, а это совершенно не нужно художнику. И не полезно: у него другие ценности, ему совсем не надо, чтобы карманы были набиты деньгами. Это развращает, отвлекает от творческих поисков, духовных рефлексий.

Благодаря «шестидесятникам» сокровищница русского кино стала намного полнее. На ваш взгляд, что нужно, чтобы пришло такое же по значимости поколение?

Каждая эпоха имеет своих героев, повторить ничего не получится. На самом деле, я считаю, что и современное поколение довольно глубокое, — правда, перспектива не там, где мы по привычке ищем. В последнее время я стал бесплатным агентом Comedy Club. Каждую неделю эти ребята выдают программу, где всегда есть проверка зрителем, — причем более суровой задачи, чем заставить аудиторию смеяться, нет. В этом «развлекалове» в действительности звучат актуальные темы: более объемного представления о реальности не даст никакая программа «Вести». На мой взгляд, талантов там не меньше, чем в раннем американском кинематографе, а это, на минуточку, знаковые имена — Чарли Чаплин, Бастер Китон, Монти Бэнкс, братья Маркс: хватило десятка комиков, чтобы создать американское комедийное кино!

То есть кино возвращается к своим истокам — ярмарочному аттракциону?

Кино сгибается под необходимостью быть ярким аттракционом — а придумывать каждый раз новый трюк чрезвычайно тяжело. Денег на это нет. А еще хочется вообще ни о каких трюках не думать, а рассказать простую человеческую историю. Вот только кому она будет интересна? Я давно хотел снять кино про художников, но продюсеров это не интересовало, пока я не нашел актуальные ракурсы. Тема мастера и его учеников, на мой взгляд, должна быть интересна молодым людям. Кроме того, это тема контрастов двух художников: Шагал был приверженцем индивидуального подхода, настаивал, что у каждого свой путь в искусстве, а Малевич сформировал своего рода маленькую армию, такую «десантную группу» последователей-единомышленников для выражения великой идеи: выбросить мир предметов и оставить мир абстрактных форм. Впоследствии горизонты абстрактного искусства расширились, оно оказалось чрезвычайно поливалентным, у каждого художника приобретая свой характер: картины как симфонии у Кандинского, геометрические композиции художников оп-арта, многомерный хаос мира молекул у Сидни Поллака… На мой взгляд, безграничность беспредметного мира, опыт многомерности — очень полезная вещь для развития личности, повод для стимулирования воображения.

Принципы какого мастера — Шагала или Малевича — сегодня более актуальны?

Сегодня вообще нет необходимости в монологическом преподавании одного мастера, который тебя пестовал бы и воспитывал. Например, американцы стараются личность педагога свести к минимуму, а упор в обучении делать на технологию, ремесло. Это грамотно, ведь самому творчеству научить нельзя. А когда говорят «Я думаю, что это хорошо» или «Я думаю, вот это плохо» — вот это я ненавижу и до навязывания кому-либо своего вкуса никогда не опускаюсь.

Вы начинали как «режиссер оттепели», но, несмотря на кардинальные перемены во всем, остаетесь верным себе, никому не подражаете. На ваш взгляд, должен ли художник меняться?

Художник — какой есть, такой есть. Мало кому удается меняться. На самом деле, человек все равно рисует одну и ту же картину. Хочешь не хочешь, но ты снимаешь какую-то свою тему, а когда стараешься меняться, то максимум, на что ты можешь рассчитывать, это «разнообразить свое однообразие». Все вытекает из твоей личности и твоего опыта. Я не курю — и герои у меня не курят, я мало пью — и мои герои мало пьют. Я тоже, как Шагал, человек не особо конфликтный, поэтому такие герои меня интересуют: мне всегда хочется, чтобы в итоге у меня получился добрый, семейный фильм, который объединяет людей, заряжает на хорошее. Где-то на первые пять моих картин ходили в основном дети — хотя и «Экипаж» и «Граница. Таежный роман», думаю, детям тоже вполне можно смотреть. Против себя не пойдешь: я несколько раз задумывал хорроры — и страшно не получалось. Мои горизонты — это лирические комедии, приключения, сказки, всё, что связано с фантазией, выдумкой…

Беседовала Марина Довгер
Фотографии: Алексей Лерер, Екатерина Кудрова

Метка Александр Митта, Андрей Миронов, Андрей Тарковский, байопик, Василий Шукшин, Владимир Высоцкий, Евгений Леонов, Казимир Малевич, кино, Марк Шагал, Олег Табаков, режиссер, Ролан Быков