Бессмертный отпечаток

Смотришь на него и сразу понимаешь — крутой. Дверь открывает настежь, одет элегантно, голос со сложным тембром. Его квартира-фотостудия на улице Пестеля в доходном доме Ратькова-Рожнова с фасадом в стиле эклектика и, что называется, с дизайном оформлена просто и со вкусом. Мебели мало, белая дореволюционная печь, белые стены, а на них — фотографические снимки в рамах на черном фоне.

Сначала вопросы задавал он, налил чаю — я еще подумала: «Ну да, москвич» — и, видимо, убедившись, что я человек как человек, начал рассказывать о себе. И из этого рассказа стало ясно, что Миша тоже человек как человек и ничего само ему на голову не падало.

Мне вас называть Миша или Михаил?

Миша.

А почему вы, Миша, решили в Петербург переехать?

Есть анекдот про то, как еврейская мамаша уговаривает сына сделать обрезание и приводит много аргументов, самый последний и исчерпывающий — «потому что это красиво». Я приезжал сюда навестить друзей-художников, стоял перед этой аркой, потом вернулся, продал квартиру в Москве и переехал. Мне тут никто не мешает и не отвлекает, ну и — «потому что это красиво».

Красиво‑то красиво, но только из-за этого поменять город, наверное, было непросто. Может, это связано с вашей деятельностью?

Видите ли, я уже менял города, и не раз, что всегда было связано с моей деятельностью. Сначала были стишки, их публиковали даже, но потом стишки кончились, их у меня «выключили». Когда их не стало, я попробовал писать прозу — явилась повесть «Тамбовский фолк», в основном автобиографическая.

В это время у меня появился неплохой фотоаппарат с хорошим макрорежимом, я решил иллюстрировать книгу самостоятельно и стал фотографировать. Потом, когда показывал книгу своим друзьям, заметил, что буквы никто не читает, а все разглядывают снимки.

Так с 80‑х годов я стал заниматься фотографией, сначала как сценарист и постановщик. Самостоятельно начал снимать с 2005 года.

То есть сначала вы занимались обычной фотографией?

Что значит — обычной?.. (Смеется.) Занятие фотографией — неважно, в какой технике, — предполагает, что тебе есть что сказать миру. В 2008 году у меня была большая персональная выставка в Москве – в Центре современного искусства ВИНЗАВОД в галерее FotoLoft, там меня оценивали как фотографа жанра.

Я делаю портреты и постановочную фотографию, они всегда метафоричны. Куратор Музея изобразительных искусств Каракаса, это столица Венесуэлы, назвал меня тогда не Бурлацким, а «бурлесским»: бурлеск — вид комической поэзии. Возможно, так выглядели мои стихи.

А где вы учились фотографии?

Я сам учился, по картинкам. Помимо работы сценариста и постановщика я занимался светом и рекламой, общался с профессиональными фотографами. Мой папа был оперным певцом и хотел, чтобы я слушал оперу. Но я слушал другую музыку. И в итоге в начале 80‑х оказался в городе Горьком, где стал оформлять концерты рок-группы «Движение». Это были продвинутые по тем временам музыканты, они играли арт-рок. Потом мы все вместе уехали в Чебоксары, там завод промышленных тракторов приобрел и предоставил нам концертно-сценическое оборудование. Группа стала называться камерно-инструментальным ансамблем «Горизонт», записала две пластинки под таким же названием на студии «Мелодия». В Чебоксарах я женился. Когда Сергей Корнилов, лидер группы, уехал обратно в Горький, мы с женой остались — я продолжал работать с фотографией и видео, делал рекламные ролики для телевидения. В 98‑м вернулся в Москву. Жена не перенесла этот город ни морально, ни физически, и вот уже шестнадцать лет, как я овдовел. (Помолчали…) А амбротипией я увлекся в 2005‑м после семинара Лехи Алексеева.

Правильно писать «Алексея» или «Лехи»?..

Лехи. Мне понравилось, что это надежно, на это можно опереться. В переводе с греческого амбротипия — «бессмертный отпечаток». Я могу показать, как это делается.

Мы пошли в студию, Миша усадил меня на стул, на моей голове оказался котелок, а в руках деревянная трубка. Миша легко создает образ, он знает, какой цвет волос и оттенок кожи отпечатаются лучше. На полке огромного старинного зеркала лежат аутентичные или просто интересные предметы. Во время проявки в «черной комнате» Мишу было не узнать, я в первый раз посмотрела на его руки — это были руки рабочего человека.
Самый интересный момент — это остановка проявки: проявитель с пластины надо слить вовремя. Никогда точно нельзя сказать, что в итоге получится. Вроде берешь такое же стекло, наливаешь тот же коллодий, дальше повторяешь один и тот же процесс, а отпечаток разный. Мне даже кажется — все эти соли, бромиды и нитраты серебра чувствуют мое состояние.
Миша разговаривал как будто сам с собой и в это же время смывал проявитель. На стекле медленно возникал негатив изображения женщины в котелке, с трубкой и задумчивым взглядом из прошлого. Я увидела себя двести лет назад, почему-то вспомнилось у Джима Джармуша: «Это вы Вильям Блейк? — Да, а вы читали мои стихи?» Это было волшебство. Мы еще долго разговаривали о фотографии, о жизни… Миша Бурлацкий больше не казался мне светским львом: он много работал и многого добивался. И его поиск не окончен…
…Я бы поехал в этнографическую экспедицию, снимал бы обычную жизнь людей, предметы их быта. Не знаю, кто бы мог это организовать. Сам я, как большинство художников, не люблю никого ни о чем просить или предлагать свои услуги. Я член Союза фотохудожников, мои фотографии выставляются, меня хвалят. Но сидеть на этом не имеет смысла — надо продолжать двигаться, искать новые способы выражения. Я не знаю пока, когда наступит мой правильный момент остановки проявки и каким окажется бессмертный отпечаток.
Вечером Миша прислал мой оцифрованный портрет, который я разместила на своей странице в Сети — и он имел большой успех. Среди прочих комментариев был отзыв одного моего знакомого, тоже фотографа: «Повезло тебе, Миша Бурлацкий — крутой».
Ну, а я о чем говорила?..

Текст: Ольга Пакунова
Фотографии: из архива Миши Бурлацкого

Метка Фотография