Владимир Рябчиков: не хочу быть инструментом негатива

 

 

В мастерской на удивление чисто. В отличие от большинства виденных мною раньше. Но владелец все равно извиняется — за запах лака. Мы говорим о современном искусстве. Том самом, главными людьми в котором с недавних пор считаются госслужащие, ответственные за культурную сферу, музейщики, аукционисты, галеристы, коллекционеры, кураторы и искусствоведы. Но не творцы. Владимир Рябчиков — участник более двухсот групповых выставок в России и за рубежом. Член-корреспондент Международной Академии Культуры и Искусства. Обладатель ордена «Служение искусству» I степени («Золотая Звезда»). Автор более 20 персональных выставок. В настоящее время художник Владимир Рябчиков живет и работает в Москве.

Сейчас модно писать об арт-рынке. Давайте поговорим на эту тему. Скажем, равняетесь ли вы на мейнстрим?

Я не копиист. Даже если просят изменить что-то — переделаю по-своему. А стиль мой вот уже 26-й год формируется. Становление художника — это его взгляд. А вот как донести свою мысль — это техника. Понятно, что есть мейнстрим, который покупают. Галеристы просят то, что продается. Скажем, в Англии, мне предлагали обратить внимание на некоего художника, работы которого разлетались как горячие пирожки. Но напрямую диктовать художнику— это другой формат. Я в принципе не понимаю, зачем мне писать, как Хуан Моралес. Я иду только на те площадки, которым интересно, то, что делаю я. Которые хотят видеть меня, мою живопись. Я же стараюсь всегда искать что-то новое, к тому же натюрморту подойти иначе. Так что галеристам достаточно сложно со мной работать. Они ждут продолжения, а получают каждый раз нового Рябчикова. Который, вроде и не Рябчиков, несмотря на самоповторы. Да, я цитирую себя, мне интересно, как я буду класть краску на этом витке и как подойду к старой теме психологически — так рождается интерпретация. Я не могу стоять на месте, а галерист не хочет вкладываться во что-то странное. Хотя за этот год, что я работаю над заказом, у меня выкупили все. Все выгребли и еще просят. Но я не могу делать заказ днем, а ночью еще писать галеристам, в «Арт-лето», Московский фонд культуры и прочим.

Себя в искусстве Владимир Рябчиков определяет как «лирика и фантазера» («Я не Толкиен, но где-то Андерсен…») и доказывает зрителю, что жить в своей сказке никому — и художнику тем более – никакая реальность не помешает. Ни политическая, ни рыночная, ни «тусовочная».

Как вы находите галеристов, которые готовы играть по вашим правилам?

С 2006-2007 года я выезжаю на симпозиумы в Европу. Там встречаюсь с коллегами-художниками из разных стран: Филиппин, Китая, Америки, Италии, Испании, Германии, Франции, Венгрии, Австрии…. Со всего мира. Когда ты раскрываешь себя, обязательно происходит диффузия между художниками, галеристами и всеми, кто там присутствует. И если есть интерес к творчеству, личности, обязательно приглашают на симпозиум в их страну.

Эти мероприятия ведь обычно посвящены какой-то определенной теме?

Кому придет в голову того же Бранднера (Дж. Бранднер — австрийский абстракционист, прим. автора.) просить писать на какую-то тему? Он просто не поедет, да еще и книгу об этом напишет. И тему, и материалы, с которыми они будут работать, выбирают сами художники. В прошлом году я был на подобном симпозиуме в Малайзии. Единственный от России. С организатором (Питером Лью) я познакомился в Венгрии. Сейчас он – один из самых интересных, заметных художников в Малайзии, Китае, Сингапуре. Я был у него в галерее и в мастерской — грандиозная живопись.

Но как же вся эта ситуация с новой профессией куратора, которой сейчас массово обучают на различных курсах? То, что арт-рынок создают кураторы, это – миф?

Я могу рассказать о том, что знаю. Как, например, работает отлаженная система по созданию арт-рынка в Германии. У нас на курсах, возможно, попытаются втюхать столярный клей за бешеные деньги. Но это вряд ли будет работать. В Германии, когда людей набирают в заведения, где учат рисовать, уже по абитуриентам понимают, кто что из себя представляет. Небезызвестный Deutsche Bank имеет подразделение, которое занимается именно поддержкой искусства. Со студентами, которые могут быть перспективным, беседуют и подписывают соглашение. Доплачивают к стипендии бонус. По прошествии года-двух, если видят, что человек развивается, бонус увеличивают, дают возможность участвовать в хороших выставках, предоставляют мастерскую, помогают с материалами. По окончании учебного заведения, банк начинает понемногу закупать картины. За небольшие деньги, может быть по 200-300 евро за эскизы, за полотна по договорной цене. У нас изначально структуры, поддерживающей развитие художника, нет. Я не против перемен к лучшему, но у нас есть такое свойство – отбрасывать старое проверенное и строить «лучший новый мир» на отрицании. Но! Нам нужно консолидировать общество! Обращать внимание на культуру общения, культуру восприятия человеком человека с детского сада. Мы отказались от лучшей в мире системы образования.

У вас педагогическое образование?

У меня педагогическое образование, я учился на худграфе. И закончил его с красным дипломом. Если мы говорим об искусстве, то образование — очень серьезная тема. Ведь, прежде всего, нужна хорошая школа. Кого сейчас народ знает из современных художников? Попробуйте провести опрос на улицах городов, каких художников вообще помнят. А русских? Глазунов, Шилов, Никас Сафронов? От работ участников конкурса имени Кандинского, мелькающих на плаву, я думаю, Кандинский в гробу пропеллером крутится.

Вы об актуальном искусстве?

Я долгое время вращался в среде художников, именующих себя «актуальными». Из Ростова-на-Дону в конце 80-х вышла целая плеяда имен, которые практически все осели либо у Гельмана, либо у Овчаренко (галерея «Риджина»). Есть интересные ребята, не хочется называть имена… из семьи художников, прирожденный живописец с легкой рукой и завораживающей цветовой гаммой. Когда я встретил его в Москве, понял, что человек, если и занимается живописью, то никому ее не показывает. А демонстрирует разные «резаные объекты». Он получил известность: галеристы о нем говорят, искусствоведы пишут, кураторы приглашают. Но искры в глазах нет. Я знаю художника из Мариуполя. Он не известен. Когда у него нет бумаги — рисует на обоях, нет карандашей — уголечки какие-нибудь возьмет. Это художник. Кто хочет увидеть настоящее искусство — найдет его, несмотря на километры «березок» и комнаты резаных фантиков. У нас, когда в 2005 году биеннале забушевало в первый раз, все что было «до» стало враз каким-то «ущербным», попало в «18-й эшелон».

Имеете в виду концептуалистов?

Если у тебя есть идея, ты всегда можешь нанять кого-нибудь, кто воплотит ее тебе хоть на холсте, хоть в поролоне, хоть в воздушных шариках. Идея — это хорошо. Но школа таким образом приходит к стагнации. Единицы проходят через это искушение и двигаются дальше. А так: сравните ценник\восторги за умение рисовать и за способность приклеить к стене пакет целлофановый с оригинальной подписью. Семя раздора поселяется в головах и начинает прорастать. И уничтожает здоровый организм. Я обязательно хожу по галереям во всех странах, где бываю. Скажу так, изящное искусство крушить там никто не собирается. Никто не внушает, что актуальное лучше традиционного, что классический пейзаж хуже, чем квадрат Малевича. Это разные вещи, которые у нас сталкивают. По-моему, сознательно. Хотя я сам, можно сказать, пострадал за Малевича. Однажды я вез картины с ЦДХ. Водитель, большой такой дядя, кулак с мою голову, спрашивает: «Что ваш Малевич, нормальный человек? «Черный квадрат» — это живопись? И ты лично считаешь его художником?». Я ответил, что считаю. Был высажен у трех вокзалов. Для чего, спрашивается, ему этот камень, привязанный искусственно к ноге? Ну не нравится тебе черный квадрат — не думай ты о черном квадрате. Это все равно что не согласиться с цветом неба. Не перекрашивать же.

Считаете, нас пытаются расколоть?

Мне так видится, так информация проходит через меня, жизнь так через меня протекает. Несмотря на всю пропаганду, покупатель у нас традиционен в своих пристрастиях — это холст\масло. Я лет 10 писал акрилами, разрабатывал фактуры, но денег я на этом не заработал. И легко вернулся к маслу, когда получил большой заказ на 15 работ — «Русская зима». Мне это было легко и интересно.

Расскажите о вашем «пути в искусстве».

Я пытался и в военное училище поступить и в бизнесе в 90-е побывать. Но это все было наносное. Жизнь, как только делал неверный шаг, щелкала по носу. Может быть, мне так начертано: не могу не писать. Трудоголиком себя не считаю — люблю отдых и путешествия, и Байкал и Вену — это же музей под открытым небом. Но через 2-3 дня начинают чесаться руки. Хочется творчества. Могу лететь, смотреть в небо в иллюминатор и сопоставлять цветовые пятна. Еще в детстве, когда я видел, как пишет мой отец, я представлял себе, как это буду делать я. Но на деле это оказалось труднее. По сей день не могу сидеть перед белым холстом, стараюсь побыстрее его чем-то заполнить. Моя работа для меня — это и терапия и медитация. Даже против гриппа помогает. Я заметил. Уход в другую, более возвышенную реальность. Были, конечно, и другие опыты. И тут я не могу не сказать. Как только я через свое творчество пропускал в жизнь хоть какой-то негатив — это тут же мне бумерангом возвращалось вполне определенными событиями. Ударом по здоровью, финансам. 

Теперь становится неловко. Думаю, состояние, в котором нужно пребывать художнику, — умиротворение. И созерцание. Помните, Авдей Тер-Оганян, который рубил иконы, и другие ростовские художники сделали выставку «Искусство или смерть». И надо сказать, из участников той выставки в живых остались пара человек с 80-х. Смерти были нелепые: кого-то током убило, кого-то пристрелили у ларька, когда человек просто сигарет купить вышел. Смерть одного из ведущих пропагандистов выставки (уже другой, но с не менее провокационным названием), открывшейся в канун церковного праздника, для меня лично поставила точку. Для меня живопись — зеркало моей жизни и никак иначе. Это все не просто так — растер пальцем краски, и они как-то там легли. Случайность. Нет. Мне не хотелось бы быть инструментом негатива. А быть чем-то созидательным, быть мастерком, который по кирпичику строит здание, а не разрушает.

Он предпочитает писать мастихинами (уменьшенное подобие мастерка). Говорит, что истер их сотни (а это металл). Рельефные густые мазки, создающие, как ни странно, полотно тонкое, зыбкое и миражное. Примитивные очертания рогатых зверей из наскальных росписей увеличиваются до масштабов реального мохнатого быка и выше — лунорогого тельца, хранителя снов. Любимые мотивы — ангел над городом, девушка с прической из горящих свечей, семейка буратин, неразборчивые эпистолы, залитые беспощадной эмоцией цвета, пронзительно-блюзовые натюрморты с морковками и томатами, и, конечно же, восходящий телец, оделяющий временных спутников в их застывшей текучке своим вечным сиянием. И ребенок Маша, дочь и муза, про все понимающая в этом мире без слов.

И все же, рынок, бизнес создает художнику такие условия, при которых он вынужден считаться с системой. С правилами игры.

Система как раз сделает из тебя винтик, который никому не нужен. Если художник делает не то, что душа подсказывает, а то, что говорит куратор — это подмена понятий и переход в дантовы круги. Я лично живу с оглядкой только на себя. У меня есть друг-художник из Братиславы (Словакия) — у него там квартира и еще дом в регионе-здравнице, набитый антиквариатом. И там же дом под студию. Я спросил его: «Мариан, а как живут художники в Словакии?». Он говорит: «Понятия не имею. Я знаю, как живу я. Я живу очень хорошо». Не надо ни на кого оборачиваться, не думать ни о каких Союзах, ни о какой системе, о том, кто как пишет, не мерить себя какими-то меркам, не бегать с флагами, и ни с чем не надо бороться. Все уже дано. Для счастья есть все. Чтобы человеку понять, для чего он пришел в этот мир, надо просто прекратить всю эту нелепую возню. Если ты художник — делай свое дело. Люби свой мир, будь счастлив. Смотри вокруг открытыми глазами. К чему лежит душа — то твое. Все, за что нужно бороться, к чему нужно идти через треволнения и болезни — не твое. Самое легкое, самое простое — подарок тебе. Поняв это, я отошел от всех «идей», расслабился, понял, кто я и продолжил путь. Мне легко и приятно жить. Я — счастливый человек.

Алена Михайлова
Фото: из архива художника

Метка арт, Интервью, художник

[fb-like-button]