До конца не прочитанный Ширвиндт

[one_half] Зато во время этих корпоративов так называемых я вывел железное правило шутейности: двенадцать ночи, Новый год. Ровно в двенадцать или в десять минут первого выходить бесполезно – все здороваются, разливают первые рюмочки. Без четверти час уже поздно – все уже ничего не соображают. Выходить нужно было в 22 минуты первого. Первая рюмка, все поздоровались, тут мы выходим и начинаем шутить. Нас послушали, потом, когда все потянулись к третьей, мы кончили шутить. Вот эти параметры – самые ценные из тех, что я внес в развитие театрального искусства России».

Люди, выросшие на программах ЦТ (центрального телевидения) и архивах Гостелерадио, не дадут соврать – весь Советский Союз знал, к чему пристрастен Александр Анатольевич: к курению трубки и рыбалке. Новая книга – не про это. И все же Ширвиндт без удочки и рыболовных историй не Ширвиндт. Журналисты разочарованы не были.
«Где-то с пяти утра нужно тупо сидеть без клева до того момента, когда совсем затечет нижняя часть бывшего тела. Тогда от безвыходности, от безрыбья начинаешь бросаться в знакомство с комарами. Но они, между прочим, имеют очень интеллигентные лица. Если не убивать сразу, он сидит, смотрит вместе со мной на поплавок. Не ест меня. Торопиться некуда, я там сижу часами. Он смотрит – клева нету, он понимает. Потом потихонечку начинает внедряться в руку, например. Смотришь – подрос. Ну, как я на это реагирую? Тут видишь его лицо. Кстати, лица интеллигентные, очень интеллигентные лица».

Михаил Державин: «Мы были в палатке под Астраханью. На Ширвиндте сидели комары громадные. Он спал, не обращая внимания. И вот в палатку вдруг прискакала, впрыгнула огромная жаба. Фирой мы ее потом назвали. Она – огромная – прыгнула ему на грудь. Оказывается, жаба охотилась за комарами. Шура ей не нужен был. У нас горела лампочка, и ей было видно этих комариков. Жаба оказалась просто дрессированной. Он проснулся и ее так ласково снял с груди».[/one_half][one_half_last]

Александр Ширвиндт: «Она
в меня влюбилась. Было полно мужиков, а прыгала она только на меня. Только закинешь удочку, Фира тут уже. Все ловят судаков, а я с Фирой сижу. Надо было ее поцеловать, чтоб какую-нибудь принцессу получить».

Державин: «Но потом она уходила, когда Шура ее тихо отпускал, вот так отбрасывал. На этом острове и ужи были, и гадюки, рядом стояли два верблюда. В общем, живности было полно, но она возвращалась к нему, потому что он ее ласково так отпускал. И эта дружба длилась несколько дней».

Ширвиндт: «Пока она не наелась комарами».
(Смех в зале.)

Эпилог книги под названием «Финиш» написан не без печали (цитата 6). Неприкрытая тоска по хорошему, навсегда ушедшему и пессимистические диагнозы настоящему, с одной стороны, шокируют, с другой – пожалуй, только Александр Анатольевич и мог с невозмутимостью хирурга вскрыть то, что накопилось внутри.

Книга закрыта. Но ощущения безысходности нет. Потому что есть ответ Ширвиндта на вопрос журналиста: «Ваш роман в письмах заканчивается на переписке с женой письмами, датированными 1964 годом. А продолжение-то будет, вторую книгу издадите?»

Александр Анатольевич: «Каким годом, говорите? Дальше пошли смс».
(Смех в зале.)

Цитата №6. «Все, что меня сегодня окружает, – все другое. Москва уже не моя. Дворы не мои. Лица чужие. Правда, на Арбат, в районе Щукинского училища, еще иногда выползают знакомые старухи-москвички. Ищут, где купить хлеба. А негде! Вокруг – бутики. Нет того города, где прошла моя жизнь. Проходные дворы моей биографии привели меня в тупик.»

Юлия Смолякова
Фотографии: Леонид Максимов,
Дмитрий Коробейников

[/one_half_last]

Метка книги