Зачарованная реальностью

Проза Светланы Алексиевич — как и сама жизнь — состоит из кем-то выстраданных, а после выслушанных настоящих, непридуманных историй, за каждой из которых — судьба. Наверное, именно поэтому ее тексты так безжалостны и одновременно притягательны, так завораживают и в то же время пугают.

Новая книга писательницы «Время секонд хэнд» вошла в шорт-лист премии «Большая книга». В ней, как и в других своих произведениях, автор анализирует и роскошь обычной жизни, и боль героизма. По итогам премии «Большая книга» именно Светлана получила «Приз зрительских симпатий» – лучшее доказательство того, что человеку нужна и близка неприкрытая правда.

Светлана, и все-таки: писателем рождаются или становятся?

Я думаю, что это — путь. Рождаешься с чувством пути…

Когда вы начинаете работу над новой книгой, важно ли представлять некоего идеального читателя (какой он, кстати?) — или лучше писать, не очерчивая адресат?

Первый читатель — это я сама: я пишу о вещах, которые мне интересны, которые я хочу понять. А поскольку другие читатели — это мои соседи по времени, то иногда нам интересны одни и те же вещи: они или привлекают нас, или пугают. Для себя я говорю, что все начинается с шороха тайны, — когда приближаешься к догадке, к новым смыслам, к тому, что что-то удается выловить из хаоса.

Помню, как в закрытой чернобыльской зоне мы встретили в деревне старуху, — она сидела на крылечке, кормила штук пятнадцать ежиков и говорила о зверях: вот, вчера ко мне лось заходил, а сегодня с утра сорока прилетала, посидела. Людей в деревне не осталось, и она научилась жить со зверями, как с людьми… В такие моменты и чувствуешь вот этот шорох тайны — ведь человек связан не только с историей, но и с космосом. Хотя обычно мы смотрим на всё с точки зрения истории, а не космоса, мы ограничены. Искусство же должно пробиваться куда-то дальше узаконенной банальности. Я думаю, именно об этом люди и хотят читать, а не о том, к чему мы так быстро привыкаем, — к разного рода ужасам… Вот уже привыкли каждый день слышать, как погибают люди. Гневом уж точно искусство не должно заражаться. Гневом, ненавистью…

Светлана, что вы чувствуете в связи с тем, что книга «Время секонд хэнд» попала в шорт-лист национальной литературной премии «Большая книга»? Вам не раз доводилось получать престижные премии и награды — что это значит для вас как для писателя?

Ну, не это главное. Для меня, во всяком случае. Хотя, конечно, приятно.

В своей книге вы доказываете, что и после конца СССР советский человек все еще живет. А «по наследству» это передается?

«Красный человек», как я его зову, живет. «Красный человек» так быстро не уйдет в историю. Он обманут и агрессивен, он вышел из лагеря и умеет жить только в лагере. Ни хорошие машины, ни хорошие дома, ни хорошая еда — пусть она еще была не у всех, но она же уже была, — не привили нам радости жизни, ценности жизни… Если чего-то нам не хватает, то любви.

Что такое свобода? Почему некоторым людям и даже народам она нужна, а другие относятся к ней с некоторой опаской?

Свобода — это как раз то, что мы не умеем и чего не знаем, потому что никогда не были свободными. Мысль не самая оригинальная, но верная: путь к свободе долгий. В 90 е мы были наивны, мы были романтиками, мы думали, что свободными станем завтра. Не стали… Потому что нет свободных людей — свободных внутри себя. Включите телевизор: у него деньги из кармана сыплются, а он раб. Другой — министр, но и он раб. Таким людям свобода, в общем, и не нужна.

Ваш удивительный «жанр человеческих голосов» — насколько сложна эта творческая манера? На первый взгляд может показаться, что взять сюжет из реальной жизни проще, чем придумать его с помощью писательского воображения, но что-то мне подсказывает, что это не совсем так — или совсем не так…

Об этом можно долго говорить. Но — можно и коротко. Каждую книгу я пишу 10–15 лет, встречаюсь и разговариваю минимум с 5–7 сотнями человек. Но сам материал — еще не книга, не хор, не симфония, не витраж, а всего лишь куски жизни. Нужен новый взгляд, другая философия события. Чтобы новое услышать, надо по-новому спросить. Я думаю, что я пишу романы — романы из человеческих голосов… Жизнь сегодня настолько быстрая, настолько концентрированная, что воображение не успевает за реальностью и одинокий ум тоже за ней не успевает. Меняются технологии — а почему жанры искусства должны быть недвижимы? По-моему, раньше всех это услышали музыканты. Сегодня, как я прочла у Сильвестрова, музыка уже «после музыки». И слово тоже должно искать новые пути.

Вопрос вдогонку. Темы, которые вы затрагиваете в своих книгах, иногда кажутся просто неподъемными для одного человека. Как вы справляетесь с потоком людской боли и несчастья вперемешку с былым счастьем, когда собираете материал в беседах по всей стране?

Знаете, я не люблю таких вопросов. Нет ничего особенного в писательской работе, как об этом принято думать. Я думаю, что работа детского онколога страшнее.

Существует ли соблазн приукрасить некоторые пусть не факты, но сюжеты, чтобы они уместнее вплелись в общую канву? Нужно ли иногда идти на поводу у этого соблазна?

Соблазнов много. Но профессионализм в том, чтобы достать из реальности что-то новое, а не придумать его. Реальность хищная, таинственная, банальная и фантастическая… Вот это постичь бы! Я зачарована реальностью…

Все моменты человеческой жизни одинаково достойны писательского интереса — или некоторые все же достойнее?

Для меня жизнь таинственна… И никогда не знаешь, откуда проглянет тайна… Как у Ахматовой — про то, что мало кому известно, «из какого сора» рождаются стихи. В нашей маленькой жизни все такое маленькое, а откуда-то получается великое. Вот откуда?..

Как вы относитесь к современному стремлению как можно скорее экранизировать все успешные литературные произведения? Почему у современного человека есть такое непреодолимое желание облечь текст в картинку — возможно, это вопрос восприятия?

Это от желания быстрее жить — оно навязано нам техникой, которая уже правит нами. И нам некогда подождать свою душу.

Есть ли будущее у книги как у бумажного носителя? Важно ли это для литературы в целом?

Я люблю книгу… Люблю держать ее в руках, люблю ее запах…

В книге «Время секонд хэнд» чувствуется желание заглянуть хоть одним глазком в будущее. Что там впереди?..

Когда-то, почти сто лет назад, один из героев Чехова видел будущее светлым и прекрасным. И вот мы живем через сто лет… Неудивительно, что мы уже не можем с чеховским оптимизмом смотреть в будущее, мы уже многому не верим. Прежде всего человек не верит самому себе.

В некоторых ваших произведениях
угадывается посыл, что любовь к жизни, способность с уважением и тщательностью существовать в собственном микрокосмосе — это, возможно, одна из самых важных целей, которых должен добиваться человек в повседневности. Это правильное стремление — или нужно всегда оставлять место подвигу?

Мне все труднее употреблять такие слова, как «подвиг», «герой» — в общем-то, варварские слова из варварской эпохи, когда человеческая жизнь стоила 15 минут на разрушенной крыше чернобыльского реактора. Или мгновения, чтобы лечь на пулемет. Сегодня мой слух протестует против этих слов. Жизнь нам дана для чего-то другого. Никто меня не убедит, как никто не убедит и мать, которой привезли убитого сына и она кричит, как зверь, что этому есть оправдание – оправдание геополитическими интересами, олигархическими нравами, политической игрой… Хорошо выразился один из героев моей будущей книги о любви: «Я прошел Афганистан и скажу вам так: стрелять — это просто, даже примитивно. А вот когда я пришел с войны, я понял, что сделать женщину счастливой и самому быть счастливым куда сложнее».

Мы никогда не думали о счастье, о том, что вокруг — интересный, потрясающий мир, в котором много незнакомых дверей, много не обжитого нами пространства; мы все в ловушке культуры баррикадной борьбы или войны. Иногда мне кажется, что XXI век еще не начался…

 

Беседовала Виктория Козлова
Фотографии: из личного архива Светланы Алексиевич, издательство «Время»

Метка книги

[fb-like-button]