Неизменные круги ада

Не так давно вышел и стал причиной ожидаемого резонанса новый роман Захара Прилепина «Обитель», повествующий о жизни и выживании заключенных на Соловках. Прилепину вновь удалось собрать в кулак всю мощь, трагичность и боль невыдуманной истории и без церемоний двинуть под дых своему читателю, заставляя того корчиться от боли, но просить еще и еще. В своем интервью Eclectic писатель рассказал о воле к жизни русского человека и о том, что иногда художественная задумка может быть куда реальнее, чем суровая правда жизни.

Захар, что для писателя важнее — чувство языка, стиль или желание поделиться своими идеями?

Думаю, на этот вопрос вы знаете ответ. Для писателя важны чувство языка, стиль, желание поделиться собственными идеями, а кроме того — еще сорок вещей, от тщеславия до маниакальной влюбленности в родной язык и в свою родину — или, напротив, до маниакальной же неприязни к стране, в которой ему суждено было родиться.

Просто есть писатели, у которых та или иная составляющая более развита или даже гипертрофирована. Условно говоря, Достоевский — это идеи, а Исаак Бабель — это стиль. Что такое «чувство языка» я не очень понимаю — ну, давайте по ведомству «чувство языка» запустим Велимира Хлебникова. Все это, разумеется, будет глубоко условно: вы же не скажете всерьез, что у Достоевского не было «чувства языка», раз он «про идеи», а у Бабеля не было идей, если он стилем занимался?..

«Обитель» описывает самое начало кровавой истории всем известной системы. В одном из интервью вы сказали, что интересно наблюдать за сошествием людей в ад. Чем обусловлен подобный интерес? Что проявляется в человеке, когда он находится на, если так можно выразиться, старте таких событий?

Меня несколько коробит ваше утверждение по поводу «всем известной системы». Я как раз думаю, что мы очень слабо представляем себе коммунистическую идею как таковую, не знаем толком, что такое марксизм, не читали «левых» философов и мыслителей и точно не обладаем хоть сколько-нибудь взвешенным, неангажированным знанием о том, что, собственно, являла собой советская система.

Что до интереса к сошествию в ад — а к чему еще можно испытывать интерес? К жизни на Рублевском шоссе?.. В человеке «на старте таких событий» сначала проявляется все, что он есть. А потом это «все» выгорает. Потому что люди не выдерживают адских температур. Они не созданы для такого использования.

Играет ли роль возможность читателя посмотреть на события, происходящие в романе «Обитель», через призму сегодняшнего времени?

Призма сегодняшнего дня дает человеку ложное ощущение, что он очень далеко ушел от той реальности, что сейчас все стали цивилизованные, что «это больше не повторится», что это просто большевики были злые и очень дурные. А он, современный человек, хороший и поднявшийся на «новую ступень развития».

На примере соседней Украины и всего там происходящего мы видим, насколько тонка пленка этой пресловутой «цивилизованности». Вчера еще были «воины света», а сегодня из системы «Град» обстреливают жилые кварталы. Под огнем вчера погибли девочка и мальчик, дошкольники, но все «цивилизованные» люди пожимают плечами: ну а как, а как же иначе? Это же, считают они, происходит не потому, что их цивилизованность — блеф, а потому что «так сложились обстоятельства».
Короче: нет никакой призмы. Есть исключительная самонадеянность человека, уверенного в «поступательном пути прогресса».

Такой искренний роман, как «Обитель», мне кажется, мог быть написан только человеком, который очень глубоко познал самого себя, свои корни, натуру. Это справедливо в отношении вас — или я не угадала?

Угадали. Я очень глубоко познал себя. Так глубоко забрался, что не могу выбраться. И дорогу назад забыл.

Я знаю, что перед написанием романа вы проделали колоссальную работу по сбору фактов. Что важнее вам как писателю: использовать суровую правду или искать отдушины, где выдумка так похожа на реальность, что может за нее сойти?

В случае таких тем, как соловецкие лагеря (и лагеря вообще), фантазировать — это несколько непристойно. Во всех деталях я был верен исторической правде. Но среди этих деталей живут люди, которых я как бы реанимировал.

Что до «реальности», то художественная реальность не менее реальна, чем сама «правда жизни». Реальны ли «Капитанская дочка», «Война и мир» или «Тихий Дон»? Они реальнее всего на свете. Это и есть главная реальность русской истории.

Некоторых ваших героев отличает невероятное желание выжить в любых обстоятельствах. Это характерное или редкое качество для современного человека?

Не секрет, что человек хочет жить. Так что это отличает не только моих героев, а человека вообще. Впрочем, бывает, что целые народы теряют волю к жизни и к сопротивлению — и через какое-то время они исчезают. Такое тоже случается.

В романе описаны русские люди, которые еще собираются жить. Я очень надеюсь, что современный русский человек этого желания не утратил.

Есть ли в человеческой жизни мгновения, которые более достойны описания, чем другие?

Нет. Все интересно: и когда человек был человеком, и когда перестал им быть.

Сейчас у вас сформировалась определенная читательская аудитория. Есть соблазн как-то пойти на поводу у ее ожиданий — или новые вещи вы пишете только по велению души и сердца?

Представления не имею, какие ожидания у «аудитории». Люди хотят читать хорошую книгу. А как эта книга должна выглядеть — они не знают.

В России колоссальное количество тюремной и лагерной литературы, огромная традиция. Если б я сказал, что хочу написать еще один роман «про лагеря», вряд ли бы люди, купившие «Обитель», сказали бы: о, как здорово, никогда не читали про лагеря, очень хотим!..

Ваш идеальный читатель — кто он?

Вы.

В своих книгах вы довольно безжалостны к героям. Как бы вы описали главный порок современного человека?

Не думаю, что у человека появились новые пороки. Вряд ли круги ада расширяются с учетом новых веяний. В прежние круги все вполне помещаются.

А есть хорошие черты, которые человеку присущи сегодня?

Люди стали больше читать в последние сто лет. Не уверен, что это хорошая черта, но в целом – разительное отличие от человека, который жил здесь за миллионы лет до новейших времен.

Вы читаете современных российских авторов? Можете назвать несколько особенно интересных имен?

Мои любимые современные писатели — Александр Терехов («Немцы», «Каменный мост», «День, когда я стал настоящим мужчиной»), Олег Ермаков («Афганская флейта»), Михаил Тарковский («Замороженное время»). Прекрасно работают Евгений Водолазкин и Павел Басинский. Мои сотоварищи из постсоветского поколения: Сергей Шаргунов, Михаил Елизаров, Герман Садулаев, Денис Гуцко, Роман Сенчин — все по-своему замечательны. Имен можно назвать много… Алексей Иванов, Павел Крусанов, Марина Степнова — это всё крупные писатели. Литература есть, если вы об этом. Мы еще поэтов не начали перечислять…

Когда планируете новую книгу, вы знаете заранее, сколько времени уйдет на написание? Важно ли для вас понимать эти временные рамки?

Вообще ничего не планирую. Хочу записать пластинку со своей группой «Элефанк» — петь гораздо веселей, чем сочинять книжки.

Беседовала Виктория Козлова
Фотографии: из личного архива Захара Прилепина

Метка Захар Прилепин, Интервью, книги

[fb-like-button]