100 образов одной актрисы

В антракте зрители шепчутся: «после этой премьеры ей дадут все театральные премии разом». Александра Урсуляк, кажется, в своей роли – на пике своего мастерства и женской притягательности.

На переднем плане под пристальным вниманием публики актриса находится практически все три с половиной часа спектакля. С вопроса: как вы это вообще выдерживаете? – хотелось начать наш разговор. Но с первых фраз Александра Урсуляк дала понять: вхождение в образ брехтовской героини Шен Те только прибавляет ей сил, кроме того через роль она получает ответы на свои личные вопросы.

Какие конкретно темы раскрывает ваша новая роль? 

А те, которые нас всех мучают рано или поздно: что такое безусловная доброта, доверие, любовь – есть ли они вообще, а если есть, то какой в них смысл? Мне кажется, то, что разыгрывается на сцене – все это происходит внутри героини. Спектакль получился о разборках человека с самим собой.

Режиссер Юрий Бутусов ставил «Доброго человека из Сезуана», заранее подразумевая, что в главной роли будете вы. Так часто делал и ваш театральный учитель Роман Козак. Как с уходом из жизни худрука изменилась ваша жизнь в театре Пушкина?

Ну, вообще многое изменилось в театре после ухода Романа Ефимовича. Что-то отжило, что-то новое вошло в наш мир. Не меняется только то, что я безумно по нему скучаю. Это человек, которого мне очень не хватает. И прежде всего в жизни. И, конечно, в профессии – как мастера, как режиссера. Но я вам хочу сказать, в нашем театре его никто не забыл, все помнят! Ведь мы, его ученики, а также Аллы Покровской, Дмитрия Брусникина, Аллы Сигаловой, – абсолютная «мафия»! Нас, его детей, очень много. Мы все говорим на одном языке и постоянно вспоминаем Козака. У нас столько общего – смешных случаев и грустных историй – наши жизни связаны с ним. Да, у театра изменилась траектория пути, но, мне кажется, Роман Ефимович одобрил бы это направление движения, он был бы доволен теми переменами, которые происходят в театре Пушкина.

В одном из своих интервью вы сказали, что в 16 лет определились с профессией. Насколько юношеские представления о карьере были близки к действительности?

Увы, это очень неинтересная история. Никаких мечтаний-метаний и «вопреки». У меня не было выбора – я пошла в театральный институт. Во время учебы в институте во мне все перевернулось – так актерство захватило меня. Я с утра до вечера искала, пыталась понять, что от меня требуется как от актрисы. Приносила мастерам этюды пачками, во мне проснулось упорство и трудолюбие, я старалась изо всех сил стать профессионалом своего дела. Появились амбиции.

Кстати, ваши амбиции на кинематограф не распространяются? Или плохие роли предлагают? Вас нет в хорошем кино…

Я уже думаю, может быть, я не создана для кино? Кто его знает… Может, я еще не встретила того режиссера, которому нужна именно я. У меня ведь неопределенное амплуа. Я – не пойми кто. Вроде бы и симпатичная, да не слишком, вроде бы характерная, да не особенно. Кино – это смонтированная картинка. В театре все иначе, здесь много условностей и способы актерского существования и передачи энергии другие. Но я, честно говоря, очень надеюсь, что мне удастся когда-нибудь встретится с большим киномас­тером, потому что быть или не быть решают не артисты. Даже очень одаренный, успешный, звездный актер без режиссера существовать не может. А хорошо играть самому по себе – так не бывает.

Вы ничего не предпринимаете, чтобы переломить ситуацию и встретить достойного режиссера?

Предпринимаю – я играю в театре. Но, к сожалению, наши кинематографисты не очень балуют театральных артистов своими приходами в храм искусства. В большинстве своем они не любят ходить в театр. Болеют другим, у них нет такой бациллы. Я знаю только одного кинорежиссера, который ходит на все спектакли и премьеры – это мой папа. Но он меня категорически не снимает в кино.

В театре у вас галерея мощных образов: Кабирия, Беатриче, Джульетта… Теперь в вашем репертуаре – Шен Те. А что происходит с ролями после долгого проката на публике?

Чаще всего они становятся лучше. Если спектакль идет – он растет. В этом задача, моя и всех нас, – чтобы спектакль жил и развивался. «Добрый человек из Сезуана» только создается от репетиции к спектаклю. С утра до вечера занимаемся только им. Потому что структура постановки должна быть крепкая, четкая – это словно большой цирковой номер, который должен быть по-актерски прожит. Там много такого, что нужно до автоматизма доводить. Не может артист быть не готовым или не размятым, не проверив 50 раз свой номер перед выходом на сцену.

Вы разделяете мнение большинства, что актеры играют лучше, когда  страдают в жизни?

В этом, безусловно, есть смысл. Потому что актеры, как правило, делятся своими переживаниями со зрителем. Вообще, счастливый артист – неприятное зрелище. Это действительно так.

Вы сейчас так пронзительно играете премьерные спектакли, но не хочется верить в ваше несчастье…

К сожалению или наоборот, я счастлива. Но все равно есть то, что болит и беспокоит, нельзя же быть абсолютно счастливым – вокруг много проблем, ситуаций, переживанием которых можно и хочется делиться.

Например, материнскими чувствами и страхами. Вы – мама двух дочек. А почему многие актрисы предпочитают продолжаться только в ролях, но не в детях?

Сейчас уже не прошлый век. Посмотрите на голливудских звезд и на наших тоже – есть многодетные умницы-красавицы. Но раньше – да, так было. Я, например, считаю, что была бы намного хуже как актриса, если бы у меня не было детей. Это тоже те важные человеческие познания, без которых невозможно сыграть что-либо. Ведь какая-то мудрость приходит с рождением детей, правильное ощущение жизни, когда ты понимаешь, на каком ты свете живешь, что происходит, какая ответственность на тебя возложена. С материнством отношение к людям становится совсем другим. Я очень рада, что наше поколение артистов не боится рожать детей. Актер от этого всегда в выигрыше.

А есть ли что-то такое, что бы вы хотели непременно передать своим девочкам в наследство?

Я очень довольна своими детьми, мне кажется, у них уже есть главное – они очень хорошие люди. И понимают, что они – личности, что вокруг них такие же индивидуальности и надо с ними считаться. Но детям необходима благоприятная среда для развития: достойная школа, настоящие друзья, добрые семейные традиции. Это очень важно. Если они окажутся однажды в обществе, которое оставляет желать лучшего, это не будет их ни задевать, ни портить. У деток будет надежный иммунитет на плохое.

Беседовала Юлия Смолякова
Фотографии: Дмитрий Коробейников,
из архива пресс-службы Театра имени А.С. Пушкина

Метка Александра Урсуляк, Дмитрий Коробейников, Интервью, Юлия Смолякова