Евгений Писарев: «У нас счастливая профессия!»

Режиссер, актер, художественный руководитель театра – это счастливые роли?
 Мне кажется, если бы это были не счастливые роли, их надо было бы менять. Я не собирался быть ни режиссером, ни художественным руководителем, ни генеральным директором театра. И то, кем я стал, – счастливый случай, я считаю.
Мне предложили в свое время поставить спектакль. Я подумал: «Раз у меня есть свободное время (надоело ходить по кастингам, продавать себя) – поставлю!» И попробовал, хоть и думал, что не умею этого делать. Но неожиданно то, что я не умел делать, возымело огромный успех. А то, что я делал хорошо, оказалось вдруг не особо востребованным. Я мог этому сопротивляться, и так и остаться артис­том, скажем, в меру талантливым, но не очень успешным. Или пойти по пути, что мне предложила судьба. Главное, я – свободный режиссер.

А как же худрук и гендиректор?
Я не мог даже отказаться, потому что это произошло в результате драматической истории: умер Роман Козак, который был моим товарищем и учителем моих же учеников. Я решил подставить плечо. Хотя, что это значит – быть худруком, – я не имел представления. Можно загрузиться, подумать: «Вот какие судьба мне испытания дает!» А можно к этому отнестись как к интересному приключению. Вопрос отношения к обстоятельствам. Для меня это не тяжелая ноша, а счастливый случай.

Еще и любимым делом занимаетесь!
Да! Сколько бы я ни общался со своими друзьями, которые сейчас в материальном плане живут лучше, чем я, все они в какой-то момент начинают жаловаться, что не любят свою работу. И единственный азарт, который есть у них в жизни, – это зарабатывание денег. Тоже некая игра. Но когда увлекает сам предмет того, чем ты занимаешься, это становится твоей жизнью.

В чем сильная сторона режиссера и художественного руководителя Евгения Писарева?
Может быть, моя сила в том, что я не стараюсь «плюнуть в вечность». Когда получается сделать что-то, что оценивается публикой и критиками, спектакль живет долго. Это для меня — приятная неожиданность. Может быть, сила в том, что я  легко и иронично отношусь к тому, что делаю.

Худрук – это ведь еще и менеджер в какой-то степени…
Ближайший сезон я как раз хочу провести как менеджер. Я так много ставил, что хочется оглядеться вокруг. Мне надоели слова. После фильма «Артист» я не могу воспринимать исполнителей, бесконечно что-то говорящих. Я понял, что можно добиться невероятных результатов, не болтая всякую ерунду или многозначительную ересь. Но придумать, какой должен быть материал не могу. Решил поработать больше художественным руководителем, чем режиссером.

Что интересного ждет нас в следующем сезоне?
Когда я стал худруком, то мечтал, чтобы с моей труппой поработал замечательный режиссер Юрий Бутусов. Он много и успешно ставит в «Сатириконе». В нем меня потрясает и удивляет то, что сам сделать не могу. И когда смотрю его спектакли, не понимаю, как он это делает. Бутусов собирается ставить пьесу Бертольда Брехта «Добрый человек из Сезуана». Впервые в том виде, в котором она написана, – вместе с музыкой. По-моему, она будет заново открыта. Теперь в жанре музыкальной драмы. Такая масштабная работа, с большим оркестром на сцене, с синтезом жанров. Мне кажется, у нашего театра для этого есть много молодых и талантливых артистов. Этот масштабный проект выйдет зимой.
В прошлом году мы выпустили четыре спектакля: три поставил я, один – «Любовные письма» – Юля Меньшова. Пока она его готовила, я делал мюзикл «Звуки музыки».

Потрясающий, кстати! Я его смотрел.
В мае мы выпустили спектакль «Таланты и покойники» с Сергеем Лазаревым в главной роли. Он откроет новый сезон. Но до Нового года, я понял, надо сделать перерыв. Зай­мусь такими вещами, как ребрендинг театра, продвижение его в социальных сетях и т.д. Работая днями и ночами, делая, так сказать, начинку, оберткой я не занимался. Но понимаю, что, если новые конфеты запихивать в старые фантики, мало кто узнает, что они вкусные, качественные и не такие, как были раньше. В последние годы театр, конечно, сделал колоссальные шаги. Не только себя хвалю, но и артистов, конечно. За имидж надо очень долго бороться. Есть театры, которые, по сути, уже существуют не в том виде, в каком они когда-то покорили публику. А бренд работает! Человек идет туда и говорит: «Я был в таком-то театре». Мне интересно сделать театр, который станет брендовым и популярным.

Серьезная цель…
Задачи должны быть невыполнимыми. Как говорил мой учитель: «Если из того, что ты планировал, осуществилось 10% – это большой успех». Поэтому надо ставить космические цели.

Эксперименты будут?
У нас есть филиал, который когда-то был одной из самых популярных площадок Москвы. Он рядом,  в Сытинском переулке. Когда-то там с аншлагами шли спектакли многих популярных сейчас режиссеров. Замечательное, знаковое пространство. Я хочу вдохнуть в него жизнь. Планирую запускать там небольшие и недорогие постановки. Но делать их час­то, хоть каждый месяц. Будем искать новые имена. Надеюсь, там начнется такая клубно-театральная жизнь. Единственное, куда мне не хотелось бы уходить, это в сторону депрессивного театра.

Чем вы руководствуетесь, когда выбираете репертуар? Какими принципами?
Важно соблюдать баланс. Когда-то я  опрометчиво заявил, что наш театр – бульварный: мы находимся на бульваре. Бульварный театр в Париже — это совсем не унизительно. Я имел в виду, что мы должны быть интересны и случайно зашедшему посетителю, и искушенному театралу. Пытаюсь балансировать между художественностью, хорошим вкусом и спросом зрителей.

В одном из интервью вы сказали: «Массовый успех и хороший суд не противоречат друг другу»…
 Поправлюсь – могут не противоречить. То, что я делал, мне кажется, примиряло эти категории. Я считаю, что, если люди с приличным вкусом будут заниматься искусством, направленным на широкого зрителя, ничего в том плохого не будет. Когда ты делаешь спектакль или фильм «для всех», критерии просты. Комедия: не смешная – плохо, мелодрама: не плачешь – плохо. Что касается кино «не для всех», то «вы просто не поняли», «не дошло», «вы человек другого уровня». Часто непрофессионализм и бездарность скрываются за этими словами.

Какие у вас впечатления от теат­ральной жизни в США? Увидели что-то, что хочется воплотить в собственной работе?
К сожалению, это как полет на другую планету. Этим можно впечатлиться. Перенести что-то, перенять – практически невозможно. За месяц в Америке я имел возможность наблюдать за жизнью Бродвея изнутри. Там и в театре, и в кино есть структурность. У нас ее нет. Только человеческий фактор. Я постоянно хочу как-то структурировать театр. У нас все вместе придумывают афиши, все вместе сидят и распределяют роли. Театр – семья, дом. Я с очень большой иронией это произношу. Потому что мне кажется, что это невероятно тормозит движение и развитие театра. И пока не знаю, можно ли это изменить.
Но это не значит, что не нужно ничего делать. Сейчас на Бродвее очень сильный сезон. Я посмотрел там много спектаклей и до сих пор раздавлен впечатлениями от них. Выходя с одного из них, я услышал, как один человек совершенно нетеатрального вида произнес: «Как прекрасны люди!» Я хотел бы, чтобы после моих спектаклей люди тоже думали, что они прекрасны, что мир прекрасен. Это то, что я хотел бы перенять, перенести в русский материал.

Современным зрителям нужны трагические истории?
Нужны. Они тоже любят пострадать, попереживать…

Это старшее поколение, а надо же и молодежь привлекать в театр! А она не хочет думать!
Я не хотел бы, чтобы у меня были совсем бездумные спектакли. Последний спектакль с Сергеем Лазаревым уж очень развлекательный. Такой, с перебором удовольствия. С переодеванием мужчины в женщину. Плюс публичный человек, чье появление – уже событие. Очень много песен, танцев, костюмов. Это очень дорогой цветной спектакль. Я делал черно-белые спектакли и понял, что стильными их делать легко. А ты попробуй сделать яркий, цветной спектакль, не уходя в пошлость. Там есть о чем подумать!

Как Сергей Лазарев согласился на такую роль? Это же бурлеск, сложно было его уговорить?
Нет, не сложно, я предлагал ему много других пьес, где совершенно не было никаких перевоплощений, но Сергею было интересно сыграть женскую роль, потому что актерски – это большая удача. А то, что Лазарев на это так смело пошел, говорит о том, что он относится к процессу как настоящий артист. Что ж в том плохого?

У меня последний вопрос. Как вы формулируете для себя счастье?
Самый адский вопрос. Хочется ответить: «Не знаю». Я в данный период жизни счастлив.

Что вам дает ощущение счастья?
Ощущение счастья дает близкий человек, который рядом. Возможность реализовать задуманные идеи. И вообще, наслаждение настоящим моментом. Я не знаю, что будет завтра. И меня не очень интересует то, что было вчера. Я живу сейчас. Для меня это самое большое счастье. Ведь можно к нему стремиться, но пропустить то состояние, в котором в данный момент находишься. В Америке, к слову, я был абсолютно счастлив. Сейчас немного адаптируюсь, и тоже буду счастлив. Я счастлив от того, что я кого-то хотя бы на два с половиной часа, что идет спектакль, делаю счастливее. Иногда подсматриваю в зал, и, когда вижу к концу действия счастливые лица зрителей, я испытываю некоторый кайф от того, что могу хотя бы на это время изменить чье-то восприятие жизни. А что потом? Может быть, кто-то вспомнит, как ему когда-то было очень хорошо. А если в его памяти сохранится, что это был спектакль в моем театре, – я буду еще счастливее.

Беседовал Александр Стрига
Фотографии  Дмитрий Коробейников

Метка Александр Стрига, Дмитрий Коробейников, Евгений Писарев, Интервью, Театр