Юрий Грымов: «В театре сейчас больше свободы, чем в кино и на телевидении»

Юрий Грымов – человек, про которого непросто написать кратко. Изучая профайлы о нем, то и дело удивленно восклицаешь «Реально! И это сделал он?». Легендарные рекламные ролики «Инкомбанка» с их всемирной историей, видеоклипы Алсу в образе Лолиты с Гумбертом Маковецким, Витаса с жабрами, предвыборная компания Бориса Ельцина «Голосуй или проиграешь», фильмы, спектакли, генпродюсерство телеканалов, издание журналов, школа кино и телевидения – все это далеко неполное портфолио этого многогранного человека. С 2016 года Грымов – художественный руководитель Московского драматического театра «Модерн». Театр изменяется и уже выпустил несколько громких постановок. Например, совсем недавно – пронзительную притчу «Ничего, что я Чехов?» о судьбе Ольги и Михаила Чеховых.

Театр «Модерн»

Юрий, два года назад вы стали художественным руководителем театра «Модерн». Вы озвучивали большие планы по реорганизации театра. Что уже удалось сделать и что еще предстоит воплотить?

Все удалось. Мы самый быстроразвивающийся театр по приросту зрителей, по доходам, т.е. в том состоянии, что мне достался театр, и нынешний – это совершенно два разных театра. Я сейчас не говорю о художественной составляющей, а привожу только цифры, которые открыты. Мы очень интенсивно развиваемся по всем параметрам.

А если немного подробнее…

Когда меняется руководство в театре, ему по наследству достаются зрители. Например, человек приходит во МХАТ, и там свой зритель – хороший, плохой, разный. В театре «Модерн» не случился переход этих зрителей. Были ли они? Думаю, их практически не было, потому что, когда я пришел, шли спектакли с очень дешевыми билетами и очень низкой посещаемостью. Мы увеличили основной зрительный зал до 353 мест. Привели в порядок техническое оборудование (свет, звук и т.д.), обновили практически весь репертуар – на 80% это новые постановки. Подняли цену билета – сейчас она составляет от 800 руб. до 4000 руб. Вот что касается цифр. Можно часами говорить о творчестве, но цифры – вещь жесткая, с ними не поспоришь. Когда я снимал спектакли из старого репертуара, я руководствовался не своими вкусовыми предпочтениями, а отсутствием посещаемости – люди не ходили на эти спектакли. На сцене работало больше людей, чем сидело зрителей в зале.

Вы создали детскую студию при театре. Студийцы уже принимают участие в спектаклях. Есть ли среди них будущие звезды?

Звезд нет. А зачем? Неправильно создавать детскую студию, чтобы готовить актеров. Может, мы создали студию, чтобы они актерами не были… Сейчас гигантское количество никому не нужных артистов. Детская студия – это некий вид досуга. Они симпатичные девочки и мальчики, милые люди, может, они будут хорошими менеджерами, директорами фабрик. Для меня важнее, что мы готовим потенциального зрителя, а не потенциального актера. Если ребенку 10 лет, сколько всего изменится в его жизни до того, как он по-настоящему окрепнет, найдет в себе таланты и захочет стать актером? Мы подготавливаем образованного зрителя, который любит театр, который понимает театр, который сам его немножко попробовал.

«Театр обязан быть современным», — говорили вы. Современность сейчас – это интернет, телеграм, видеоблогинг и инстаграм. Как на это откликается «Модерн» и что из перечисленного вам близко и интересно, а что вызывает отторжение?

Я думаю, что рассуждение о том, что театр современный или несовременный, перегрето. Все театры современные. Даже тот, который навешивает на себя ярлык «классический театр». Я удивляюсь этому. Но такие театры есть. И если в зале зритель засыпает (такой лечебный сон), они говорят: «Что ж, такой у нас театр, мы сохраняем традиции». Но они немножко забыли, что те традиции художественного театра, которые воспевали Станиславский и Немирович-Данченко, как раз говорили о нескучном театре! В театре не может быть скучно вообще! Театр – это территория высказываний. Мы в театре и высказываемся, и молчим громко. Громкое молчание – это тоже высказывание. В театре «Модерн» идет то, что не идет ни в одном театре. Не говоря об эксклюзивах: мы единственный театр в России, который получил права на постановку мирового бестселлера Хаксли «О дивный новый мир». Впервые за 100 лет мы поставили «Юлия Цезаря», который был запрещен в царской России и в СССР. Это уникальные спектакли. Не говоря уже про новый спектакль «Ничего, что я Чехов?» и «Матрешки на округлости земли» – они идут только в театре «Модерн».

Спектакль «Ничего, что я Чехов?»

На пресс-конференции перед премьерой спектакля «Ничего, что я Чехов?» вы рассказали, что, прочитав пьесу Екатерины Нарцизовой-Шипуновой, даже сначала решили отказаться от этой постановки. Почему вы вообще выбрали эту пьесу и как придумали сделать этот спектакль с таким большим объемом материала? Сколько времени вы работали над ним?

Месяца 4 работали. Это самая долгая по производству постановка. Я бы не стал называть это пьесой. Это было какое-то эссе, признание в любви, какие-то архивные и биографические материалы про этих известных людей… Мне она понравилась тем, что была написана с любовью к театру.

В этих материалах я, наконец, увидел свое отношение к людям, которые являются символами театра или символами кино. Мне повезло, что я с такими людьми был знаком, работал.

Можно зацепиться за это название «Ничего, что я Чехов?» – что это про Чехова, хотя главная героиня Ольга. Ну, во-первых, ее называли фрау Чехов в Германии. А во-вторых, название спектакля немного ироничное – ничего, что я звезда? Вот такой смысл в названии. Может это кого-то раздражает, кому-то не нравится… Но, повторюсь, в названии ирония – ничего, что такая большая фамилия? Поэтому это спектакль об актерах в широком смысле слова, может, не конкретно про Ольгу и про Михаила Чеховых, но о людях, которые отдали свою жизнь искусству.

В этом спектакле чувствуется ваш кинематографический опыт, вы сознательно использовали какие-то «киношные» приемы или так получилось случайно?

Никогда не задумываюсь – поставить спектакль как кинорежиссер, как театральный режиссер… Делаю спектакль для себя. Я же зритель. Мне на моих спектаклях интересно. Потом, что значит кино? Кино это все-таки ограниченное пространство, через какую-то оптику перенесенное на плоский экран. Театр – это живая история. То,что я жестко монтирую сцены друг с другом — я не вижу в этом ничего киношного. Потому что мы живем сейчас немножко в странном, иногда уродливом мире, который ускорился. Ускорился не в лучшую сторону. Когда Льву Толстому сказали, что поезд из Москвы в Санкт-Петербург теперь будет идти на 3 часа меньше, Лев Николаевич ответил: «А что делать с этими 3 часами»? У нас сейчас скорость еще выше, а люди, по-моему, не знают, чем заниматься. Сидят в соцсетях, называют людей, которые на них подписаны, друзьями… Мне кажется, всем этим людям наплевать друг на друга, а они называются друзьями. Как-то странно. Поэтому я не гонюсь за какой-то особой эстетикой, я не думаю об этом. И вообще я думаю, что в разговоры, которые я раньше вел, я вкладывал неправильный смысл.

Я говорил, что в театре сохранился эксперимент, а в кино — нет. Сплошное государственное кино в виде спортивных драм и фильмов про войну. Мне это не интересно. Просто диапазон моих интересов шире, чем два этих любимых жанра у зрителя. Эксперимента нет. Можно поставить эксперимент, чтоб сделать лучше телевизор, или поставить эксперимент, чтоб сделать лучше таблетку, провести исследования, чтобы таблетка была эффективней для человека… То в творчестве, как я сейчас думаю, экспериментов не может быть. Может, кто-то со стороны может сказать, что я экспериментирую. А я же не ставлю опыт, я же не делаю это ради эксперимента. Я нахожу тот или иной язык, чтобы рассказать ту или иную историю, чтобы она была понятна мне как зрителю.

Вы сказали, что после этого спектакля вас можно называть театральным режиссером. Почему именно сейчас, ведь у вас за плечами много театральных постановок в разных театрах, в т.ч. и в «Модерне»?

Я кокетничал. Просто, когда ты устаешь, делаешь много каких-то вещей… И этот спектакль дался не просто по языку… Это абсолютное кокетство.

Можно сказать, что этот спектакль для вас стоит особняком, и вы так сказали под впечатлением от премьеры?

Для меня каждый спектакль стоит особняком. Просто, тогда меня поймали перед самой премьерой, и я высказался так. Это как послеродовой стресс для женщины – «называйте теперь меня мамой». Вот и у меня примерно было такое состояние. Конечно, это кокетство. Я сформировавшийся режиссер ввиду возраста и объема работ, который сделал. Я как раз не говорю про качество. Я говорю, что сформировавшийся. Я вот так существую. Так чувствую. Так я рассказываю истории. Я не обделен вниманием зрителей, поэтому я сформировался как человек, обладающий своим языком, делаю какое-то высказывание.

Современный театр и кино

Репертуар российских театров очень разнообразен. Это и спектакли по классическим произведениям (в классической и современной режиссуре), экспериментальные, современные, пластические, музыкальные постановки, шоу-спектакли, перформансы и т.п. Какие формы вам ближе?

Не знаю. Я все-таки не театровед. Я посещаю спектакли в других театрах, но скажем так: когда я вижу и понимаю, как это сделано, мне скучно. Кстати, как и в кино. Есть фильмы, которые умом я понимаю, как они сконструированы – сценарий, актеры, мизансцены. А есть фильмы, которые я не понимаю, такие как «Рублев». Как это производится, ясно. Но как достигают такой эффект, мне для меня непонятно, поэтому интересно. Также, когда был жив Петр Фоменко, у меня с ним были очень теплые отношения, кстати, я думаю, что это был единственный режиссер, с которым у меня были такие отношения. С другими режиссерами я никогда не общался, у меня нет друзей режиссеров. Учитывая, что я культуролог, и с другими режиссерами мы вместе не начинали. И для меня некоторые спектакли Петра Фоменко тоже непонятно, как сделаны. Эффект, который происходил со мной, и как он достигается – для меня было тайной. Такие спектакли мне нравятся. А бывает, спектакль-форма, просто форма. Приходишь на такой спектакль-форму – это интересно, все блестит, переливается. Но мне больше нравится, когда происходит нечто другое: мы играем одно, говорим второе, а эффект со зрителем происходит третий. Это достигается только каким-то единением коллектива. Поэтому спектакль «Ничего, что я Чехов?» я не смог бы поставить с другой труппой. Потому что на протяжении двух лет мы шли к этому спектаклю именно с этими людьми. И мы стали друг друга понимать. Сейчас я хотел восстановить самый успешный мой спектакль «Нирвана», поставленный 15 лет назад и посвященный Курту Кобейну. Думал, что я его восстановлю – нет, не получается. Я ставлю новый спектакль «Нирвана» (премьера 7 июня), по той же пьесе. Я изменился за эти 15 лет, изменилось мое отношение к сцене и к зрителям, поэтому это будет новый спектакль.

А вы вообще посещаете театральные постановки, что-то вас впечатлило 2018-2019 гг.?

Всё находится в категории «мне это интересно». Когда я снимал кино, интересовался, что происходит (сейчас я не смотрю русские фильмы, и многие фильмы я уже не посмотрю – мне это просто не интересно). Это простые радости российского кино. В театры я хожу. Но сказать, что меня что-то потрясло — наверное, нет. Лет 7 назад мне очень понравился «Дядя Ваня» Римаса Туминаса в театре Вахтангова. Недавно я посмотрел спектакль покойного Владимира Агеева «Пленные духи». На меня он тоже произвел очень сильное впечатление.

Есть такой режиссер Ларс фон Триер – я считаю, что это медицинский случай. Он такой, какой есть. И этим интересен. У него получаются такие фильмы очень интересные, на мой взгляд. А когда человек нормальный, но хочет казаться медицинским случаем, это заметно. Когда режиссер косит под такого странного пациента, а он не пациент, он очень хорошо умеет считать деньги, он очень аккуратен, такой менеджер, но работает под дурачка-творца.С такими спектаклями мне все ясно.

Какие авторы и режиссеры вам импонируют и вдохновляют на творчество?

На творчество меня не могут вдохновлять режиссеры. Корова – она же ест траву, а дает молоко. Вы думаете, если я восхищаюсь каким-то режиссером, это меня вдохновляет? Меня восхищают другие вещи: отношения с противоположным полом, литература. Какая связь? Я посмотрел какой-то фильм – о, хочу быть режиссером? На самом деле это глупость. Когда меня спрашивают: учиться-не учиться, да в книжке все написано. Вот книжки по режиссуре читать не надо. Читайте просто какие-то книжки, вот например, «Колобок» – очень напряженная история. Перемахните все четыре тома «Война и мир»… Кстати, мы в конце года начинаем ставить «Войну и мир».

Какие режиссеры вам интересны и почему?

Я уже говорил, что Петр Фоменко. Я видел практически все его спектакли, они на меня производили впечатление. Некоторые спектакли Римаса Туминаса мне интересны эстетикой.Отношение к театру у него немножко холодное, но в этом есть что-то личное. Я вижу, что это делал Римас. Я не люблю, когда по телевизору идут сериалы в гигантском количестве. И я ловлю себя на мысли, что мне даже не интересно, кто это снял. Понимаете, идет кино, а я даже не жду титров, чтоб посмотреть, кто его снял… Они все разные, а кажется, что делал один и тот же человек. Тысячи часов снимают совершенно разные люди: и мужчины, и женщины, и умные, и седые – а такое ощущение, что снимал один и тот же!

Поэтому, когда в театре и кино есть какая-то индивидуальность, присутствует что-то личное – это всегда интересно. Но в театре сегодня гораздо интереснее, чем в кино, потому что в театре – свобода. На телевидении свободы нет, там есть цензура, совершенно очевидная, оголтелая, которая тормозит развитие телевидения.То же самое происходит и в кино. Там цензура государственная, плюс финансовая. По бюджету это очень дорого и не выгодно снимать. А в театре абсолютная свобода. За 2 года, что я руковожу театром, мне ни разу не сказали, что ставить или не ставить. Мне никто ничего не заказывает от государства.

Про свое разочарование в кино вы и раньше неоднократно говорили, что госполитика в сфере киноискусства разрушает отрасль. Это вы говорили еще в 2013-м году, с тех пор стало лучше или хуже?

А кому это кино нужно?

По крайней мере, в кино вы вернулись: если не ошибаюсь, сейчас две картины у вас находятся в производстве «Анна Каренина. Интимный дневник» и по Людмиле Улицкой «Год белого слона», а в 2017 году вышли «Три сестры». Снова поверили в российское кино?

По Улицкой – это недоделанное кино, давно лежит на полке. А «Анна Каренина. Интимный дневник» выйдет осенью. Но это совсем другое, экспериментальное кино, в отличие от «Трех сестер», которые вышли раньше. Кстати, в конце апреля на телеканале «Культура» показали 4-серийную версию. Там есть сцены, которые не вошли в полную версию. И я скажу такую вещь: пока готовили фильм для «Культуры», пересматривали четыре серии – думаю, что они даже лучше, чем полная версия. Знаете почему? Там немножко другой темперамент, эта пилюля каждый вечер – как встреча с друзьями. Я доволен. Например, в сериале «Казус Кукоцкого» 12 серий, но у меня есть еще две. И они мне не очень нравятся, я даже их нигде и не показывал. Поэтому полный метр, на мой взгляд, более современен, а сериал – он ближе к Чехову. А потом выйдет «Анна Каренина». Это вообще другая история, это совсем экспериментальный проект. Он по языку совершенно отличается от того, что было сделано до меня в кино. Многих это возмутит. Они не поймут, зачем я это сделал…

Как вы думаете, почемулюди по-прежнему ходят в театр? Чего они не находят в кино и что есть в театре?

Во-первых, люди ходят в театр посмотреть на себе подобных. Они все собираются, и им нравится быть вместе, у них у всех есть что-то общее. Во-вторых, в театре зритель, если он на хорошем спектакле, не теряет время, а приобретает. Условно говоря, вы в театре можете прожить еще одну жизнь. Тем самым вы расширяете свой жизненный опыт. Поэтому театр – это приобретение. И, конечно, сочетание живого зрителя с живым актером на сцене очень впечатляет. Но мне кажется, что некоторые зрители иногда забывают, что на сцене живые люди, а относятся к происходящему на сцене, как к кино.

А это хорошо или плохо?

Конечно, хорошо.

Когда вы готовите новый репертуар, то по каким критериям вы понимаете какие произведения для постановки нужны и какие художественные приемы использовать, чтобы донести их до зрителя?

Не выстраивать стратегию. Если это делать, тем самым можно уйти в ХХ век. ХХ век – это маркетинг. Маркетинг умер. Из-за гаджетов, социальных медиа старый маркетинговый подход к зрителям не работает. Поэтому я не выстраиваю концепцию «в нашем театре будет только классика» или «в нашем театре будет только современная драматургия».

Т.е. вы ставите в театре, руководствуясь только тем, что вам интересно?

Да, руководствуюсь своим личным зрительским интересом. Кто-то скажет:«Юрий, но вы же не такой зритель, как они». Согласен. А на что я должен опираться? Как старый еврей на собственные колени? Я могу опираться только на свои. На мнение зрителей? Наверное, я слышу их, но не прислушиваюсь. Зритель говорит:«А мне не нравится». А я скажу, что по-другому не умею. Значит, если ему не нравится, он должен идти в другой театр. А если нравится, значит, мы с ним какими-то одинаковыми энергетическими нитями соединяемся, и нам с ним комфортно в тот вечер, когда он приходит в театр «Модерн».

Если вернуться к теме добродетелей… Список актуальных на тот момент добродетелей был составлен Бенджамином Франклином в 1706 г. В него входили: Воздержание, Молчание, Порядок, Решительность, Бережливость, Трудолюбие, Искренность, Справедливость, Умеренность, Чистота, Спокойствие, Целомудрие, Скромность. Как вы думаете, какими добродетелями нужно обладать современному человеку, чтобы расти, добиваться успеха в современном обществе? А может какие-то стали совершенно не актуальными?

По-моему, Бенджамин все это про меня написал.

Серьезно? Прямо полностью?

Конечно. А что? Думаю, это касается любого человека. Это, знаете, как заповеди. Комплексный подход. Вы же не можете подойти избирательно – я соблюдаю эту заповедь, а эту не соблюдаю. Все касаются каждого. Разрешаете ли вы себе, переступите ли вы? И другой вопрос, переступить и осудить себя, т.е. раскаяться. Есть движение. А можно ведь переступить и не заметить. Вот это уже катастрофа.

Все люди как бы наполнены этими качествами.Это приобретенные вещи, при рождении не выдают. Есть такая дурацкая русская пословица – «Только умный учится на чужих ошибках». Это бездарная пословица! Никогда в жизни никто не учится на чужих ошибках! Пока сам коленками об пол не расшибешься – не научишься. Вы не слышали о федеральном проекте «Социальный лифт», о котором говорил премьер-министра Дмитрий Анатольевич Медведев? Какой социальный лифт? Это у него был социальный лифт. Из «Газпрома» в президенты, из президента в премьера. Он на лифте всю жизнь катается, а мы нет. Любой человек идет по лестнице. Идет, потом упал вниз, поднялся, пошел дальше, опять упал, потом пополз, потом поднялся. Какой лифт? Это рассказывают молодежи, как они с первого этажа сразу на десятый… Это колоссальное заблуждение куда-то на лифте куда-то взлететь. Да вы на первом этаже никому не нужны, а вас на десятый сразу поднимут?

Какими качествами, на ваш взгляд, должен обладать режиссер?

Терпением.

Людмила Зарубинская, Александр Стрига
Фото: Слава Цесарь

Метка Интервью, Театр «Модерн», Юрий Грымов

[fb-like-button]