Улыбаться и ждать чуда

Почему это искусство так трогает? Может быть, художник умеет читать наши души? Или он знает немного больше о нас, чем мы сами о себе?
По раскаленному киноварью небу мимо малинового морозного солнца спешат рубиновые снегири, привычно не обращая внимания на жаровый самовар, который чьи-то заботливые руки бережно проносят над тихим поволжским провинциальным городом. На деревянные дома и деревья из крана самовара льется вовсе не кипяток – из него сыплются частые кристаллы льда, они падают вниз и растут в результате конденсации на них влаги из воздуха. При этом образуются шестиконечные кристаллические формы. Февраль. Идет снег. Это Водолей – одиннадцатый знак Зодиака. Так уж звезды встали! Обычное дело. Зима. Сонный городок, его дома, со всеми жителями, его деревья и заборы надежно укрыты белым покрывалом до марта. Под снегом им тепло и уютно.

Почему наивное искусство, Дмитрий?
Это еще от ВГИКа идет, от мультипликации. Потому что именно этот вуз, в отличие от других вузов, дает возможность направления свободного плаванья в разных стилях. По крайней мере, давал, когда я в нем учился.
Что касается «наива», то эта стилистика наиболее близкая мне по языку. По концентрированности, по метафоричности она – как сгущенное молоко. Потому что тут можно взять и сжать или свободно распорядиться объемами, размерами, не быть скованным теми рамками реальности, в которых мы живем. Конечно, пришлось себя в какой-то степени ломать.

В каком училище вы учились?
В Нижегородском, тогда еще Горьковском. У нас были преподаватели, которые в своем творчестве использовали традиции народной культуры. Мы ездили на пленэры в Городец, Хохлому, знакомились с промыслами. Мы не делали росписей, но рисовали пейзажи, людей, которые там работают, и видели, как все происходит поэтапно. Это было очень интересно.

В ваших работах заметна народная тематика, провинциальная романтика. Она вам близка?
Наверное, да, близка. Все-таки я родился и вырос в Нижнем Новгороде. Стилистика этого города повлияла. Правда, его сейчас страшным образом сносят и ломают. Все деревянные постройки нижегородские, которых было очень много, начали за ветхостью не восстанавливать, а сносить. Деревянные дома, к сожалению, исчезают, и вместе с ними традиционная нижегородская характерная «глухая резьба».

Она отражена в ваших картинах?

У меня она не отражена. У меня она где-то там внутри меня живет, в моей памяти. Я помню, когда учился в училище, ходил по этому старому Сормово, смотрел на эти дома с какими-то русалками, львами и грифонами. Сейчас от них почти ничего не осталось.
Например, один карниз я в свое время подобрал, иначе его бы сломали.
Вот так дома сносятся. Никто ничего не собирается сохранять. Кто подсуетился, кто успел, тот и взял. А те, кто сносит, порой не понимают ценности того, что уничтожают.

Как к вашим работам относится зритель?
Сейчас не могу сказать. Так получилось, что у меня произошло некоторое выпадение из живописи, потому что я занимался другим делом – ритм жизни иногда меняется.

Как и откуда к вам приходят сюжеты?
Сюжеты приходят из собственной жизни. Я не пишу от ума, не пишу от слова, то есть, когда решаешь, что надо писать вот это, потому что это полезно для того-то и ожидаемо тем-то. Я пишу от тех образов, которые живут во мне. И как человек, родившийся, выросший и живущий в России, я, естественно, отображаю образы, взятые из окружающей меня жизни. В 19 лет, сразу после окончания училища в 83 году, я уехал из Нижнего Новгорода и поступил в институт, откуда со второго курса попал на три года в армию на северный флот в Мурманск. Служилось там радостно и приятно, но вот как художник я потерял форму и уже не смог выйти на тот уровень, с которого ушел на втором курсе института, хотя и в армии что только ни оформил: клуб, музей. Часть моя была старая, еще с довоенных времен существующая, краснознаменная. Клуб, который я расписал 25 лет назад, до сих пор стоит в том же виде. Значит, я не зря работал. Армия, как человеку, пошла мне на пользу, а как художнику – во вред. Творческих людей нельзя туда брать, по моему мнению. Большую пользу художники или музыканты ей не принесут, а вот она им вред принести может. Это как спортсмену перестать бегать – через некоторое время он уже не сможет достичь своей былой формы. Кроме того, как я считаю, армия разрушает общую культуру нашего народа.

Да, но без портретного сходства. Я делаю автопортреты, изображаю некоего человека, то, что увидел, либо то, что как-то «легло», приснилось. Я рисую, скорее, впечатления жизни.

Вы изображаете идеальный мир?
Я бы так не сказал: это не идеальный мир мечты, а мир идеальных взаимоотношений. Прежде всего, мир любви.
Вот вспомнился Кустодиев, который рисовал идеализированный мир России. Мы думаем, что так оно и было, но на самом деле так не было. Мир Кустодиева – абсолютно вымышленный. Художник просто брал элементы того мира, в котором жил, и устраивал его в каком-то идеальном порядке. При этом его красота и пейзажи – это реальность, но все остальное – его внутренняя атмосфера. Такой у него взгляд на мир был, и ему было хорошо с самим собой и с этим миром. И вот то свое «хорошо», что в нем было, он и отражал. Видимо, и я стараюсь свое «мне хорошо» отразить в работах.

Когда у вас есть настроение работать, это потребность?
Да, это потребность. Потому что были годы, когда я не писал. По разным причинам. Бывает, попадаешь под влияние ложной фразы:«если можешь не писать – не пиши».
Ну, да… не можешь писать – не пиши. Но потом это входит в некую привычку, когда вроде уже и хочется писать, а уже некий ритм жизненный нарушен, и кажется – ничего, перетерпится, пройдет. А потом, все это накапливается, накапливается, накапливается, и такие вещи лучше не «перетерпевать».

У вас есть дети?
Да, четверо сыновей. Старшему двадцать три года, младшему – девять. Но пишу я не для детей, а для себя – выговориться хочется.
К примеру, цикл работ «Знаки». Была у меня такая идея, и я ее воплотил. Сначала она выглядела как «Знаки Зодиака, русское прочтение», но во время работы я понял, что называть так не имеет смысла, потому что это не русское прочтение, а вненациональное. Так мне увиделось, но называть свой взгляд именно «Русским прочтением» я не дерзаю.
Я вижу Льва на роскошном диване с цветочной ветвью вместо хвоста, отдыхающего под сочным раскидистым деревом. Ни точно таких диванов, ни львов в природе не существует. Но этому льву на картине явно уютно. И зритель, который им любуется, ощущает знойную, густую, ароматную тяжесть августовского дня. Это будит воспоминания и одновременно внушает надежду, что где-то впереди ждет нас изобильное лето, стоит только радостно пережить зимние месяцы вместе со Стрельцом, Козерогом и Самоваром.

А в какой технике вы работаете?

Я работаю маслом. Пробовал писать акрилом, но это не мой материал. Он холодный, неприятный на ощупь. Хотя и сохнет быстро и со всех сторон удобный. Когда мне было лет 9, я по телевизору увидел фильм «Василий Суриков», увидел, как он пишет. И все! Сказал: «Мама, я хочу краски!» Благо моя мама была внимательна ко мне и никогда не отказывала в важных вещах. Мы пошли в магазин и купили масляные краски, и я стал сразу рисовать ими. А уже потом была акварель, гуашь и все остальное. То есть начинал я с масла и больше всех люблю именно его, для меня его запах – запах детства!

А иконы вам приходилось писать?
После института я два года помогал своему другу восстанавливать храм в Вологодской области. И по хозяйству храмовому помогал, и в воскресной школе преподавал детям. И писал иконы для иконостаса, но меня хватило на два года, потому что я не деревенский житель. Деревню я люблю, но как дачник. Я родился в городе, вырос на асфальте и люблю город, без него, без его шума не могу. Люблю Москву, люблю большие города, мегаполисы. И очень грустно видеть, как наши города разрушаются, как прекрасная архитектура XIX века безжалостно сносится. Именно провинциальная архитектура – весь деревянный Нижний Новгород, который я любил, который был мне очень близок, – от него почти ничего не осталось.

У героев ваших работ есть прототипы?
Кто сегодня запал в душу, тот и герой. Сегодня один вдохновляет, завтра – другой. А «сквозного» героя у меня нет. Разве петухи, птицы, цветы и дома к ним относятся.

Ваши картины такие радостные, и реакция зрителей на них такая же.
Я, в принципе, человек достаточно радостный и стараюсь этой радостью с людьми делиться. Я смеюсь по ночам во сне. Часто.

А почему и над чем, помните?
Я просыпаюсь от собственного смеха и помню, что снилось что-то очень смешное. А когда начинаю анализировать то, над чем смеялся, понимаю, что вроде бы ничего смешного в этом сне и не было. Видимо, уровень юмора и реальности в снах совершенно другой, чем в жизни.

А может, сны и есть основа ваших сказочных сюжетов?
Иногда во сне я вижу сюжеты картин.  Я стараюсь раскачать грань яви и сна. Потому что многие вещи, которые в жизни кажутся логичными, нам особо не нужны. Это связь реальности и подсознания, связь нашего внутреннего чувства, которое в нас живет и которое мы сами от себя порою прячем. Это, наверное, связь с самим собою, с тем, кого зачастую мы стараемся далеко и глубоко задвинуть. Чтобы он нам не мешал либо не пугал, потому что это и есть детские страхи внутри. Ребенок, когда постепенно взрослеет, хочет быть взрослым дядей или тетей, он играет взрослую роль, а самого себя – ребенка – он порою задвигает, самое сокровенное и настоящее изживает из себя, к сожалению. А делать этого не надо, потому что иначе просто нет радости никакой в жизни. Если мы ребенка в себе задвинули, полноценно радоваться уже никогда не будем и счастливыми тоже не будем.

Ваше творчество – это реализация ребенка, который в вас?
Конечно.

Да, буду продолжать участвовать в выставках. У меня была творческая пауза, а теперь я снова вхожу во вкус. Писать хочу, люблю и понимаю, что для меня это необходимо.
В будущих работах, которые уже живут во мне, зреют и рвутся наружу, будет связь культур, связь разных народов. Более эклектичные вещи – тема моих будущих работ, которые, надеюсь, состоятся и напишутся, даст Бог.

Православный священник и художник – это две ипостаси Дмитрия Ершова, которые независимо существуют в этом удивительном и очень светлом человеке, чьи работы вызывают радостную улыбку зрителя.

 

Беседовала Александра Гончарова
Редакция благодарит Галерею G8 за организацию интервью и фотосъемки во время экспозиции выставки «Дмитрий Ершов. Продолжение».

Метка арт

[fb-like-button]