Ошибка как повод для действия

…Один мог спастись и пошел доб­ровольно на казнь, чтобы с детьми быть, утешать их до самого смертного часа – я имею в виду Януша Корчака, отправившегося в газовую печь с еврейскими детьми. Другой в день по тысяче уничтожал – говорю о Хёссе, который в Аушвице орудовал. Как я могу их не разделять?

Так дело же не в людях, а в том, что почти никто не сопротивляется установленному порядку, готов отождествить свое действие с волей государства и закона. А потом среди миллионов молчаливо согласных мы находим несколько монстров. Жертвы же героизируются… Но Корчак не был героем. Он просто любил детей. И его действие – не сопротивление порядку, а эффект любви, которая как раз и сопротивляется любому порядку. Когда мы делим людей на подлецов и порядочных (я не говорю о героях, потому что в некоторые времена сама порядочность неожиданно становится героизмом), то надо понимать, что это разделение очень опасное. Это попытка проверки на соответствие моральному закону, который или предельно абстрактен, или оприходован разного рода манипуляторами, среди которых наиболее громко сегодня звучат имена политиков и священников. Подлость и цинизм – не качества отдельных личностей, но эффекты социальной анестезии, эффекты устранения «другого» из логики действия. И что это, как не развитие персоналистского принципа, утверждение ценности собственного «я»? Мы же отовсюду только и слышим эту пошлую мудрость – «сначала надо полюбить себя». И таких обезболивающих формул множество. Честность и порядочность в современном мире давно уже перестали быть моральными категориями. То есть они остались таковыми для многих, хотя порой только на словах, как риторические формулы. Мне же кажется, что сегодня честность и порядочность – это те невидимые негероические действия, которые составляют материю языка современной мысли. Честность сегодня более провокативна, чем кража. Честность сегодня беззаконна. И государство наше делает все, чтобы это стало социальной нормой.

Вот, например, знаменитая книга Ханны Арендт об Эйхмане, с подзаголовком «О банальности зла». Эта книга фактически посвящена оправданию Эйхмана, занимавшегося, напомню, выполнением «окончательного решения» еврейского вопроса и казненного в Израиле как нацистского преступника. Так вот, Ханна Арендт показывает, что никакой он не дьявол и даже не подлец. Обычный человек, готовый к выполнению приказов до конца, к сотрудничеству с властью, к исполнению закона только потому, что это закон. Развитие общества как раз и привело к тому, что нормальный человек, обыватель, стал фашистом. Вся долгая история Европы, развитие ее общественных институтов, европейской метафизики к этому вели…

Вы имеете в виду культ силы, который так свойствен европейской культуре?

Не только. Но и культ прекрасного, культ гениев, почитание воинов, победителей…

Такое как бы вагнерианство – идеализм, мечтательство?

Ну и это, конечно… Вагнер все это воплотил. Когда мы говорим о сегодняшнем мире, то, несмотря на все разоблачения фашизма, мы все время находимся как бы в его плену… Вот Ларс фон Триер это хорошо понял, хит­рым образом вернув в кино тему «возвышенного»: а возвышенное это и есть протофашистская эстетика. Герои, рыцари, спасители мира, способные бросить вызов тому, что превышает их силы, подобно тремстам спартанцам (кстати, в этом смысле интересен недавний американский фильм «300 спартанцев», воспроизводящий основные клише фашистской эстетики в голливудском исполнении). Триер в «Меланхолии» обращается к фашизму не напрямую, а опосредованно – через музыку Вагнера, живопись прерафаэлитов, но главное – романтическое понимание возвышенного. И вот эту тоску по возвышенному, по ценностям семьи и мужчинам в униформе он интеллектуально безупречно, воплотил в фильме. Но наше время – другое. В нем не нужна безупречность, а нужна ошибка и провокация. Потому, когда Триер на пресс-конференции сказал, что «может понять Гитлера», это было своего рода продолжение его высказывания, заложенное в фильме, который, конечно же, не о конце света… Ну и скандал, конечно: его сразу изобразили эдаким фашизоидным типом. Но он-то другое имел в виду: то, что мы невольно тоскуем по какому-то условному «фашисту», то есть герою в военной форме, мужчине, способному бросить вызов стихии,

Метка Виктор Новиков, Диляра Тасбулатова, Натали Просветова, Олег Аронсон