В декабрьской афише Электротеатра «Станиславский» — фестиваль «Живое слово: Post-Babel Condition». Первый международный проект, объединивший поэтов и прозаиков из России, Европы и США. Урсула Рукер, Пилот Ле Хот, Анн Коттен, Ванни Бьнякони, Лиза Крист – мировые имена, визит каждого из которых в Россию – само по себе большое событие. Это наши, русские совершенно выдающиеся поэты – Герман Лукомников, Лев Рубинштейн, Андрей Родионов, Ольга Седакова. На фестивале будут и просто выступления авторов, и философский стенд-ап, и поэтические поединки. Фестиваль, по замыслу организаторов, должен стать нечто большим, чем выход отдельно взятого автора. А вот о том, что значит для поэта «живое слово» мы попросили рассказать Андрея Родионова – литератора и ведущего поэтических слэм-конкурсов в Москве.
Андрей, ты состоялся вполне как письменный поэт, поэт, чьи книги и так будут читать, чьи тексты в сети и так посмотрят. Почему «устное» слово так важно для тебя? Ты организуешь именно устные состязания поэтов, сам много выступаешь, причем ты не представитель «саунд» поэзии, которая именно занята звуковой стороной стиха. Ты вполне «сюжетен», даже кинематографичен…
Это трудный вопрос. Но смысл в том, что любой поэт читает свои стихи именно так, как они должны звучать, и пишет их именно так, как они будут звучать. Стихи не надо читать глазами, прочитав их, ты все равно ничего не поймешь. А поймешь ты, только вслушиваясь в звук. Как в музыке – ты поймешь ее, только слушая. Стихи написанные – это ноты, которыми музыка записана, а сама музыка – в звучании. Очень важно слышать, как читает свои стихи автор. Например, для меня было очень важно услышать, как читает себя Бродский, я многое в нем понял. Я просто понял намного больше из того, что он хотел сказать. И понимание это не логическое, оно звуковое, интонационное. И это нельзя восстановить, когда читаешь глазами сам.
Вообще, поэт гораздо ближе к музыкантам, чем прозаик. Вот мы читаем воспоминания многих жен великих поэтов. Например, воспоминания Надежды Мандельштам. И всякий раз встречаем сходные воспоминания: вот он ходит из угла в угол и что-то такое выводит губами, мычит, напевает. Поэт создает мелодию, и именно это не читается глазами.
Молчащая поэзия есть – но встречается гораздо реже. Любой читатель, подсознательно, читая глазами, пытается произнести сам звук стихотворения. Если присмотреться к такому «читающему», то можно видеть, что он уже пытается исполнять. Пытается сам ухватить мелодию, интонацию, именно, чтобы понять смысл. Мы видим, как шевелятся губы, как человек пытается произнести то, что читает вслух.
То есть смысл поэзии не логичен – он в ее звуке?
Конечно, и в этом главное отличие от прозы, как я говорил.
Такое ощущение, что когда-то это было одинаково. Был голос, звук голоса, смысловая мелодия, поднимающая слова. Но с тех пор они рассоединились. Музыка, звук зажили своей большой жизнью, превратились в симфонии и концерты, а слово молчаливо легло на бумагу.
Я связываю это с передачей информации. Ты представляешь, как опасно было путешествовать в Средние века? Тебя могли легко убить. Проще было записать твои слова на бумагу и посылать книгами.
То есть поэзия и «трэвел» связаны вплотную, а также транспорт?
Я, повторюсь, связываю это с удобством передачи информации.
А новые технологии, новая скорость путешествия?
Да, у нас восстанавливается некая глобальная архаика. Наши скайпы уже связывают нас в непосредственную близость и устность, как когда-то связывало друг с другом слово жителей всякого сообщества. У нас есть возможность слушать и слышать друг друга, не нуждаясь в бумажном носителе.
Но вот какой вопрос – манера чтения, она устаревает. Например, тебе «достаточно» слушать Пастернака сегодня?
Вполне. Я слышу, как он читает, и это самое важное. Пожалуй, мне надо заострить свою мысль. Есть два вида важнейшего чтения – чтение автора, и твое собственное, читательское, когда ты сам пытаешься «это» прочесть, освоить это своим голосом, как бы от себя. Как если бы это были твои слова, твои звуки. Я против посредников – листов бумаги, актеров-декламаторов и так далее. Это должно быть устно, близко, звучать для тебя самого, тебе самому казаться хорошим. Даже на гопническом уровне – они говорят «Хорошо сказал», то есть хорошо сложил, звучит, значит – точно. Это тоже оценка поэзии, поэтичности брошенной фразы.
Но что тогда «смысл» в поэзии? Он для тебя важен?
Он важен для меня. Но этот смысл должен быть оформлен особой звуковой системой, изобретаемой для него тут же, на ходу. И я иногда, когда пишу, узнаю их. Ага! – это я как-то по-есенински завернул, эта нота тут прозвучала. Или вот тут – похоже. Ты хочешь передать красоту или ужас, но делать это должен с помощью, повторюсь, особой системы звучания, и это нормально. А вот как раз «молчащая» поэзия – это куда менее нормально. Вот берешь стих, читаешь глазами, все понимаешь, все гладко. А что это значит? Это значит, что человек оторвался от реальной жизни. Ему достаточно пробежать взглядом написанное и все в порядке. Ни в чем не застрял, ничего не попробовал. Это все равно как в ресторане еду заказать, и сказать – здесь должно быть все прекрасно. И при этом ничего не съесть. Ты не услышал – на звук, на вкус, на ощущение.
Отсюда вновь вопрос о смысле. Поэтический смысл считают нередко темным, особенно в «негладких» стихах. О чем это? – спрашивают. А может он «темен» потому что вообще не должен быть виден, он постигается как бы другими органами – на вкус, на звук, на ощупь?
Несомненно. У Ивана Вырыпаева есть такое правильное высказывание «Должно быть что-то еще». У него есть такая строчка в пьесе. Когда жена обернулась и превратилась в соляной столп. Она что-то увидела там, позади себя, но что бы она там ни увидела, говорит Вырыпаев, там все равно было что-то еще. То есть за каждым фиксированным образом, если он способен был обратить нас в соляной столп, поразить нас, было еще что-то, что мы увидели, не видя. Там было что-то другое.
И вот это-то и есть то, что составляет поэтический смысл. Что-то еще, которое мы можем, как бы всплепую, ощутить, почувствовать, озвучить и понять, не тратя времени на объяснения и описания. Это сам по себе звук, который составляет смысл.
Скажите, а фестиваль «Живое слово» в этом отношении кажется Вам чем-то новым и важным для существования этой интуиции поэзии? Приезжают поэты из многих стран мира и этих смыслонесущих «звуков» будет много и разных…
Мне нравится его идея. По тому, что я сейчас вижу на стадии его подготовки, это обещает быть ярким событием. Мне пишут многие московские поэты, что хотят прийти. Какие даты, сроки. Это не простое, не проходящее событие. Я сам в первый раз увижу многих приглашенных. Я рад, что такой фестиваль есть, и что у него возможно продолжение.
Беседовала Ксения Голубович
Фото: архив героя
Метка книги, Современная поэзия, фестиваль
[fb-like-button]Поделиться:
Еще на эту тему
-
Между хорошим читателем и хорошим писателем
Крисс Меррилл - современный американский поэт, журналист, переводчик, бывший военный корреспондент о мире на краю гибели и Бродском
-
Роман Богословский: «Меня вдохновляют депрессивные книги»
Биограф группы «Агата Кристи», известный своими интервью с деятелями культуры писатель Роман Богословский о скандалах в шоу-бизнесе и правильных литературных вкусах
-
Ах Астахова: сердце, которое не бывает пустым
Стихи Ирины – лишь страницы ее поэтического дневника. Поэтому мы говорили о любви, верности, свободе, саморазвитии, стихах, ритмах, музыке и немного о Бродском. Обо всем, что волнует и саму Ирину, и большинство из нас
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.