Русские груши в Париже

И я почти забыла о нем, пока однажды на стене в Facebook не увидела его живопись. Легкая и радостная, она поднимала настроение, удивляла и манила. Андрей оказался прекрасным колористом и крепким живописцем! Захотелось увидеть его работы вживую. В Москве это как-то не складывалось, зато получилось в Париже, куда я прилетела из бесконечной московской зимы, а там, в саду Тюильри зацветали первые крокусы и нарциссы, где-то уже шуршали беспечными струями фонтаны. На модных площадках вовсю шла Неделя моды прет-а-порте. Но я стремилась на персональную выставку Андрея Шарова.

Андрей, вы сейчас совсем не занимаетесь модой?

Я уже четыре года, как официально перестал заниматься этим.

Может быть, вы еще вернетесь?

Нет, хватит! Я жалею, что долго занимался модой, надо было раньше с этим завязывать.

Почему?

Потому что это абсолютно бесперспективное занятие. Я считаю, что сделал все, что мог. А когда упираешься лбом в потолок, тратить попусту потенциал творческой жизни дальше незачем. На самом деле я никогда не мечтал стать дизайнером одежды. Всегда хотел быть живописцем.

Так исторически сложилось, что я поступил в Технологический институт с тайной мыслью перевестись в Строгановку, тогда это было возможно. Но поскольку в технологическом оказалась очень хорошая, сильная кафедра живописи и качество преподавания, я не стал никуда уходить.

Во время учебы у меня уже была своя студия. Тогда же в Лондоне и в Праге состоялись мои первые выставки. Я успел «сесть в тот поезд», когда была мода на русских художников. В 1989–1990-м несколько раз бывало так, что из моей студии вывозили все работы, даже еще не до конца высохшие.

А потом абсолютно случайно попал в Театр Виктюка, и он мне так понравился, что я очень захотел там работать, поэтому живопись ушла на второй план. Так я начал заниматься театром.

Работали в театре как художник-постановщик или художник по костюму?

Декорациями, сценографией и костюмом в том числе. Когда я пришел в Театр Виктюка, в первом же его спектакле мне предложили делать сразу и костюмы, и декорации. Как делать костюм, я еще представлял, а вот что такое декорации? Но я тогда ничего не боялся, мне все было «по барабану»: декорации, так декорации. Конечно, никакого шедевра не получилось, но по крайней мере я учился сразу в театре тому, что такое колосники, что такое закулисная часть и т.д.

На сегодня мною сделано больше 45 спектаклей в театрах Москвы. Я поработал даже в Новосибирском театре оперы и балета, оформлял балет, который ставила Алла Сигалова.

Потом – уже из театра – родилась мода. Я начал делать разные перформансы, потом это переросло в нечто похожее на то, что мы называем одеждой. Начинал с Недели неукрощенной моды в Риге в начале 90-х, возил туда свои первые опусы из булавок, ложек, вилок, часов. Одеждой это было сложно назвать. Мы, собственно, как раз все оттуда и начали – Бартенев, Цигаль, Бухинник, Статкявичус, я. Эта рижская неделя стала для нас мощным толчком в творческом развитии, а к концу 90-х я начал задумываться о том, что хорошо бы заниматься одеждой, которую носили бы люди. Это был довольно-таки сложный процесс переосмысления.

Начало 2000-х я потратил на то, чтобы сделать свое первое производство, и вскоре у меня работало уже 28 человек. В Москве тогда даже стали проводить недели высокой моды, переросшие потом в более-менее цивилизованные недели прет-а-порте, куда начали приезжать известные критики. Правда, они не понимали, о чем здесь писать и зачем их сюда зовут, потому что наши недели не вписывались ни в один график и формат этих самых недель. И вот они поездили сюда год, два, три и потеряли интерес.

Потом мы пытались привозить свои вещи в известные шоу-румы Италии. Но местные специалисты удивлялись: «А чего это вы едете к нам?» Когда мы отвечали, что хотим для Европы работать, они крутили пальцем у виска и говорили: «Что-то вы ребята не очень разбираетесь в экономике вопроса». И это действительно было так. Поэтому у нас никак не получалось взаимопонимания, мы хотели выйти на мировой уровень, а у них были совсем иные цели. В общем, нестыковок случалось достаточно.

В результате к 2008 году я решил, что наигрался, хотя был чуть ли не единственным, кто успешно сотрудничал с Bosco и отдал этому делу 20 лет. Но заниматься тем, что не имеет никаких перспектив, не хотелось. А самое главное, и душевной отдачи уже не было никакой, все выгорело, была пустыня. Я просто устал, и последнее время работал уже по инерции.

Знаю, что вы работали и в кино.

Да, поводом уйти из моды послужило еще и то, что в 2006 году я начал серьезно трудиться в кино, о чем тоже мечтал, а это отнимало довольно-таки много сил и времени. Гарик Сукачёв пригласил меня работать с ним над картиной «Дом Солнца», где надо было скрупулезно воссоздать атмосферу 1974 года, в которой существовали московские хиппи, и андеграундную культуру того времени. И я очень этим увлёкся. С нами работали хорошие консультанты, потому что я 74-й год помню очень относительно, сам в те годы с хиппи никогда не сталкивался. Пришлось всё изучать с нуля. А поскольку Гарик очень внимательно относился к тому, чтобы это была «не лажа», не ряженые, а настоящие, абсолютно атмосферно созданные люди, то, конечно, на все уходило много времени и сил. И меня это так захлестнуло, что я практически бросил все остальные дела.

Потом сидел в совершенно подвешенном состоянии: не знал, чем буду в этой жизни заниматься, потому что к этому времени работа в кино тоже закончилась. Я даже не знаю, снимают ли сейчас то кино, которое мне было бы интересно как художнику.

В театре так же работал: всегда брал одну-две, максимум три постановки в год. Поэтому и здесь тоже сложилась нестабильная ситуация: работа то есть, то нет.

Но вы известны еще и как прекрасный живописец, расскажите о ваших творческих периодах.

У меня была чудесная студия на Арбате, я всю жизнь пописывал картинки и решил осуществить свою мечту – умереть живописцем. Сначала как на работу туда ездил. Я был тогда в дикой депрессии. Приезжал в студию, садился за мольберт и начинал «разыгрывать гаммы», года два писал груши – расписывался. Но для меня это были не груши, а цветовые гаммы. Потом пошло-поехало, и нашелся человек – Василий Клюкин, который стал коллекционировать мои работы, и у меня появились какие-то финансовые возможности. Вскоре мы подружились, и он предложил мне помощь в продвижении и раскрутке, создал структуру Stars-Bridge, которая этим занимается во Франции, потому что он сам там живет.

Вообще, мой первый живописный всплеск был в 80-х годах. Правда, случались паузы, потому что тогда была еще служба в армии. Но в 1984 году я успел перед ней сделать свою первую выставку на факультете. Потом был двадцатилетний период, когда я писал от случая к случаю. Сейчас за последние 2,5 года сделано очень много работ. Я чувствую, как «набираю сок», потому что долго не занимался живописью. И хочется уже не просто цветовые гаммы разыгрывать, хочется вкладывать более глубокие эмоции.

У меня есть серия портретов известных личностей. Одри Хёпберн я писал, наверное, последних лет 10. Даже делал отдельную выставку «Одри Хёпберн» в 2005 году. Потом начал писать портреты людей, которые в моей жизни оставили какой-то след. Среди них были и актёры, и музыканты, и Джим Моррисон, в том числе. Я и по сей день продолжаю их писать, вот, к примеру, портрет Баскии, чье творчество открыл для себя не так давно. Сейчас есть задумка поработать с классикой: на этой выставке представлен портрет Дюрера с супом Сampbell’s на майке.

На вашем вернисаже в Париже было много народа…

Это было очень приятно, хотя не могу сказать, что покорил Париж. Но все впереди, ведь это лишь первая моя выставка здесь, и вообще выставочную деятельность я возобновил только два года назад. Первая большая выставка прошла в Башне «Федерация» в Москва-Сити, ей был отдан целый этаж. Пришли полторы тысячи человек, среди которых было много друзей, звезд, музыкантов, актеров, художников. Москва – мой родной город, я родился здесь, а район ВДНХ – моя малая родина.

За короткое время я сделал несколько выставок в Майами и Монте-Карло.

И вот сейчас – выставка в Париже. Дальше тоже много планов. Рассказываю только о крупных выставках, однако были и мелкие. В сборных я не участвую, уже набаловался этим, делаю только персональные. Это такая установка, как бы тяжело ни давалось. У меня есть студии в Монако и Москве: могу работать и там, и здесь. Сейчас думаю над тем, чтобы снять студию в Париже, здесь я еще не творил, а юг Франции уже полюбил.

В прошлом году я полтора месяца проработал в Вильфранш-сюр-Мер и был абсолютно счастлив. Это маленький городок между Монте-Карло и Ниццей, и там великолепно. Хотя за месяц так и не дошел до моря, но мне было достаточно, что его видно из окна. Вставал, смотрел на него, у меня было прекрасное настроение, и уже просто не хотелось от работы отрываться – я получал истинное удовольствие. И производительность тогда была исключительная, видимо, это солнце, воздух и море, сделали свое дело.

 

Беседовала Александра Гончарова
Париж. Galerie W Matignon

Метка Александра Гончарова, Андрей Шаров, живопись

[fb-like-button]