музыка

Евгений Кунгуров. Баритон эстрады

«Большая опера», «Голос», «Один в один»…. Оперный баритон Евгений Кунгуров — шоумен матерый. Он не скрывает, что магии телевидения подчинен давно, понимает, что только оно дает вожделенную популярность, открывает нужные двери, обеспечивает полные залы на сольных концертах. При этом выпускник Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского ради появлений в телепроектах «душу не продавал» – он остается верен Московскому театру «Новая опера» им. Е.В. Колобова, своему учителю Борису Николаевичу Кудрявцеву, а еще жанру лирической песни, о котором с неподдельным теплом может говорить часами…

Евгений, в вашем репертуаре песни прошлых лет, советская лирика. Задаюсь вопросом – почему?

Мне безумно это нравится. Я люблю песни со смыслом, лирику Рождественского, Вознесенского, музыку Бабаджаняна, Пахмутовой. Кроме того, песни должны подходить под голос: баритон требует соответствующего репертуара. Многие композиции раньше писались под конкретных исполнителей, учитывая их тембральные краски и диапазон – под тех же Магомаева, Гуляева, Хиля. Другое дело, что хочется современных хитов такого плана. В данный момент я как раз пишу две новые песни. Правда, одна из них – кавер-версия старого хита, незаслуженно забытого сегодня. Не хочу пока называть исполнителя – скажу лишь, что он в свое время стоял в «стоп-листе», его творчество долгое время было под запретом. Сейчас одной из его песен я хочу дать второе рождение: на мой взгляд, песня просто гениальная.

То поколение замечательных певцов и авторов ушло. Конечно, их наследие можно перепеть и таким образом действительно продлить очарование хитов тех лет. Но пришла ли достойная смена сочинителей песен?

На самом деле, хорошие авторы-песенники есть. Вот только сочиняемые ими песни до сих пор считаются «неформатом» на радио. Но ситуация постепенно меняется. Еще буквально 5-7 лет назад они были нужны считанным единицам – большинству же хотелось песенок «попроще»: почему – не знаю, может быть, из-за определенной ситуации в стране.

Побродив по тропинкам «легких жанров», вы вернулись на оперную сцену. Что для вас значит это возвращение?

История с возращением в оперу, на самом деле, чересчур раздута – а если убрать пафос, то я, собственно, никуда и не уходил. Понимаете, я всегда нутром был эстрадник, пел Ободзинского, Магомаева, Гуляева, раннего Киркорова. И то, что я прошел кастинг на «Большую оперу», я воспринял как возможность выступить не только перед московскими театралами, но и перед более широкой аудиторией. Естественно, полноценно работать на два «фронта» невозможно: в театре я все время был «за свой счет», постоянно разрывался между съемками и работой в театре. Следующий ТВ-проект «Голос» совпал с постановкой «Евгения Онегина», где я репетировал главную роль. Это был сложный выбор, но я сделал его осознанно в пользу медийности. Я честно признался себе, что хочу на эстраду. После «Голоса» опять вышла та же историю: я планирую полноценно вернуться на оперную сцену – репетирую партию Папагено в «Волшебной флейте», еще Андрейс Жагарс приглашает меня на «Онегина» и «Дон Жуана» в Ригу, я уже выучиваю первый акт «Дон Жуана» – и тут мне звонят с Первого канала и предлагают принять участие в шоу «Один в один». И опять дилемма, ведь действительно трудно совместить и то, и другое.

У оперы и эстрады разные, чуть ли не взаимоисключающие аудитории. Как вам удается балансировать между двумя этими полюсами?

Для меня опера – это база, alma mater, грандиозная работа над собой. Эстрада – это мощная отдушина, буря различных ощущений и эмоций: мне нравится, что я могу в своем исполнении выбирать какие-то нюансы, искать красивый звук, шептать на ухо что-то интимное, а не только петь оперным «крупным» звуком. Мне нравится, что в этих песнях можно себя передать. Песня или романс – это маленькая жизнь, и каждый артист проживает ее на сцене по-своему, если, конечно, никого не копирует и не подстраивается. Три разных баритона споют по-разному «Ноктюрн» Бабаджаняна. Еще важно понимать: эстрада – это не одна попса. Я замечаю все больше и больше исполнителей с классическим образованием: баритоны, тенора появляются не только в опере – и правильно, эстрада тоже должна быть качественной и интересной. И необязательно петь что-то совсем попсовое – да и не хочется, если честно.

Но вы примеряли это на себя?

Конечно примерял. Более того, может быть придется спеть популярную песню в более попсовой обработке – но в любом случае это не будет два куплета, три припева. Я просто не смогу это спеть – так будет нечестно по отношению не только к слушателям, но даже к самому себе. Собственный музыкальный вкус и опера за плечами дают о себе знать – требуют более или менее адекватный текст. К счастью, мне не приходилось еще наступать на горло своей песне, идти через себя: я исполнял композиции с великолепной музыкой и с глубокими текстами – и они находили отклик у самых разных зрителей. Хочется надеяться, что качественные песни все равно будут звучать, даже если не соберут такое количество людей.

Для вас приемлемы компромиссы в искусстве?

К сожалению – да, потому что артист хочет быть востребованным, узнаваемым, а для этого так или иначе нужно идти на уступки, учитывать спрос. Часто артистов обвиняют в том, что они «опустились», «изменили себе», – но на самом деле не все так однозначно, как кажется со стороны. Долгое время я даже чувствовал вину за свой выбор. Наверное, из-за существующего отношения к эстраде как к чему-то второсортному, находящемуся за пределами искусства.

Насколько же медийность помогает в профессии?

Популярность и искусство – это отдельные истории, но, как показывает практика, вполне совместимые. Ничто не мешает хорошему артисту продолжать заниматься искусством даже на территории шоу-бизнеса. Здесь все зависит от твоего собственного отношения к любимому делу. Я не даю себе расслабиться, потерять форму, занимаюсь голосом постоянно. В первом отделении на своих сольных концертах я традиционно исполняю 4-5 арий – столько я не пел даже в театре. Я надеюсь, у меня все же будет возможность параллельно выступать в опере. На «Каприччио» мы собрали полный зал, тысячу людей (не без труда: изначально продалось 15 билетов). «Каприччио» Рихарда Штрауса – это даже для нас, музыкантов, высший пилотаж, очень сложный октет, который я разучивал два месяца, постепенно все больше влюбляясь в эту музыку. Есть набор партий, которые я смогу исполнить на очень хорошем профессиональном уровне. Что бы сейчас ни говорили – «ушел в эстраду, не сможет», – я не возьмусь за некоторые партии Верди, за Риголетто: чтобы исполнить их, я должен петь на протяжении нескольких лет только оперу, готовиться годами и тембрально возмужать.

Евгений, раскройте секрет своей творческой кухни: как вы распеваетесь, как бережете свой голос?

Это такая очень тонкая история. Кто-то совсем голосу не уделяет внимания – пропивает, прокуривает; кто-то его чрезмерно бережет, что тоже неправильно. Это как за рулем: будешь ехать сильно скованный – обязательно что-нибудь случится, равно как и если ты слишком расслаблен. Я нашел определенные законы, подходящие мне, но универсальных способов нет. У всех разные подходы, потому что разные голоса. Есть голоса, которым вообще не надо распеваться: певец может с ходу выйти и петь. У кого-то распевка занимает совсем мало времени – а есть голоса, которым нужно очень долго готовиться: как правило, низкие голоса, более брутальные, тяжелые разогреваются дольше. Я принадлежу, скорее, к последнему варианту – когда нужно предварительно готовиться, поэтому я никогда не позволю себе выйти не распетым. Перед своими выступлениями, даже если предстоит эстрадный концерт, я полчаса пою оперные арии, чтобы голос находился в тонусе. Только после этого, находясь в разогретом состоянии, я могу добавлять на сцене уже какие-то мягкие краски, с субтона переходить на голос, а это нюанс на самом деле очень непростой даже для оперников – связки должны быть в очень хорошем тонусе.

Извините за вопрос из области сценариев к фильмам ужасов – а чем бы вы занялись в жизни, если бы ваш дар вокалиста пропал?

Вы знаете, практически каждый певец сталкивается хотя бы однажды с временной потерей голоса. Мы ходим к фониаторам, которые доступно объясняют нам, что происходит с голосом. Временная потеря голоса – это не конец света, а вполне нормальная история при таких серьезных нагрузках. Со мной однажды такое было – я три недели молчал, отменил все выступления. Это для меня стало поводом к размышлениям – прежде всего из-за страха, что голос не восстановится. Разумеется, в жизни нет гарантий, но всегда есть другие возможности для самореализации. Тот же хирург или музыкант, если не дай бог сломает руку, не сможет больше оперировать или играть. Но разве жизнь на этом заканчивается? Пока тебе дано заниматься любимым делом – надо не жалеть себя и выкладываться по максимуму.