Капитан цирка

Индустрия смеха, риска, живого искусства продолжает работать на то, чтобы мы покидали эти стены с детским ощущением счастья, с ладошками, отбитыми от аплодисментов, и, в конце концов, насытившимися мороженым и сахарной ватой…

В этот раз я зашла в здание на Цветном, 13 минуя шумное фойе и высвеченную софитами арену. Проделала привычный маршрут художественного руководителя цирка Максима Никулина: служебный вход – кабинет. Здесь он в прямом смысле живет и работает. На фоне настоящего Шагала в человеческий рост сидит Никулин на столетнем стуле первого директора Альберта Саламонского и управляет судьбами и бюджетом знаменитого цирка.

Максим Юрьевич, куда отправляться навстречу празднику, за позитивными эмоциями и улыбками – в цирк? Я, вообще, по адресу?

Думаю, да. Знаете, откуда это пошло? С советских времен. Почему два самых сильных цирка в мире – российский и китайский? Потому что и тот и другой – порождение тоталитарного режима, где было, мягко говоря, не очень много праздников. Например, 30 лет назад, когда все было одинаково безликим, включая типически одетых соотечественников, и вещала «первая, она же последняя» программа телевидения, – в этой серости, конечно, существовала тяга к праздникам. И праздник был исключительно в цирке. Потому что Большой театр – это до сих пор не для всех, в силу цен на билеты. А цирк – самая демократичная и самая семейная история, потому что туда ходят с детьми. И здесь – реальный праздник, другая атмосфера, красивые люди. Здесь интересно и страшновато, здесь всегда есть то, чего нет в жизни обыденной. Каждый вечер у нас полный зал – это говорит о том, что цирк людям нужен. Это же единственный вид искусства, культуры, с которым впервые сталкивается человек! Ребенка ведут не в Третьяковку и не в Большой, а в цирк.

Знаю, что меня называют ретроградом и консерватором, и готов с этим согласиться, потому что здоровый консерватизм в искусстве должен присутствовать, ведь цирк «родом из детства». Нет, я не против экспериментов, но они хороши в лабораториях. А у меня каждый вечер – 2000 человек! Конечно, жизнь сегодня стала другая, задачи изменились, цирк стал театрализованным. Теперь нет канатоходцев, жонглеров, полетчиков, эквилибристов. А есть артисты, которые средствами своего жанра рассказывают зрителям истории. Это сложно и дорого: над каждым номером работают режиссер, хореограф, художник по костюмам, стилист, композитор, мастера по свету и звуку. Без всего этого уже нельзя. Однако в глобальном масштабе – всё по-прежнему: как было 50 лет назад, так оно и осталось.

Что-то первобытное есть в цирке. Большое значение уделяется мастерству управления телом. Жанры в основном невербальные – а как точно они влияют на душевные и мозговые центры!

Отец мой хорошо говорил о цирке: «Это искусство, которое должно удивлять, радовать и немножко пугать». Когда все эти ингредиенты смешаны в нужных пропорциях, получается настоящий цирк. Сегодня уже не так привлекает экстремальная сторона представления, не так будоражит опасность для жизни, классические трюки – голову в пасть тигру. Сегодня приходят за другим. Цирк, на мой взгляд, самое честное искусство, которого не хватает всегда – так же, как добра, милосердия, искренности. Народ уже наелся телеэффектов, монтажей, фонограмм. А здесь всё без дураков, потому что «под фанеру» по канату не пройдешь, и сальто-мортале не скрутишь, и в клетку с тигром не войдешь. Цирковые артисты – это «люди Х», которые могут делать то, чего не умеют другие. Поэтому на них ходят смотреть, мечтают быть на них похожими – отважными, стройными, красивыми. А потом в представлении все должно быть сбалансировано: красивые женщины – для пап, красивые костюмы – для мам, клоуны и животные – для детей. Все это нужно собрать вместе, тогда-то и получается праздник.

«Ретроград», «консерватор»… Может, вы на себя наговариваете?

Понимаете, эксперимент сразу перечеркивает то, что уже наработалось, то, что стреляет в яблочко вне зависимости от исполнителя. Скажем, классические анекдоты – хотя их рассказывали и 100 лет назад – смешны до сих пор, потому что они, как морские камушки в черте прибоя, до совершенства обкатаны. Так же и цирковые жанры. Цирк меняется, но он должен меняться медленно. Мы выбирали свой путь почти 20 лет назад, когда люди ходили в цирк довольно кисло – у них просто не было денег. Мы долго сидели, мучились, искали направление развития. Остановились на стиле, который я условно для себя называю «классик-модерн»: это тот старый, добрый, любимый зрителями цирк, и обязательно с животными. Мне нравится английское выражение: «По-настоящему элегантный человек обязан хотя бы на сезон отставать от моды». Классика вечна! Но цирк тоже подвержен новым течениям, которые или приживаются, или отсеиваются. К папе моему, когда он был директором цирка, приходили с разными предложениями артисты и режиссеры, и у каждого был аргумент: «Юрий Владимирович, такого же никогда не было!» Он отвечал: «Знаешь, почему не было? Потому что это на фиг никому не нужно».

Каковы ваши приоритеты в отборе номеров для цирковых шоу?

Приоритет один – качество. Мы достаточно высоко подняли свою планку и теперь попали в колесо, в котором надо бежать. Нас просто не поймут, если мы снизим качество. Поэтому стараемся действовать в направлении режиссуры, оформления, декораций. А жанры остались прежними – разве что теперь их принято совмещать для большего эффекта: акробатика соседствует с жонглированием, воздушный полет – с батутом. Цирковые люди находятся в постоянном поиске новых форм. Мне достаточно это контролировать, а не руководить: в цирке каждый знает, что ему делать. Цирк – совсем другой мир, артисты живут с чувством ответственности за другого. И всегда чья-то жизнь – либо на кончике лонжи, либо на плечах партнера, либо в его руках под куполом. Это то чувство, которое ни в каком другом сообществе воспитать нельзя. Оно входит в кровь, в подсознание, вне зависимости от отношений людей. Был известный случай, когда в большом семейном коллективе канатоходцев папа с сыном разругались до такой степени, что до конца жизни отца не разговаривали – переписывались через маму. Но это не мешало им каждый вечер выходить на манеж, друг друга страховать. Это разные плоскости.

Максим и Юрий Никулины в рабочем кабинете

Понимаете, цирк – это работа. Выйти к публике с температурой сорок, или с новокаиновой блокадой, или с наложенными пару часов назад швами после когтей хищника – не считается подвигом. Это норма жизни. И я до сих пор не до конца понимаю, что этими людьми движет. Они падают с 20 метров, разбиваются, их по кускам собирают, потом они лезут опять на те же 20 метров… Значит, есть там что-то такое, ради чего человек несколько раз в день сознательно рискует жизнью, понимая, что к 40 годам он будет пенсионером, а может, и инвалидом. Порванные ахиллы, выбитые мениски, сломанные кости – издержки профессии. Посмотрите на манеж: ребят полно, чуть ли не дерутся за время. Значит, цирк продолжается как для публики, так и для артистов.

Что для вас является наивысшей точкой творческого удовлетворения, что является «праздником души» – репетиции, премьеры или бухгалтерские показатели?

Моменты, когда на представлении зал встает. Это очень трудно понять человеку, который не занимается цирком. Когда на финале программы или после какого-то номера зал как один человек аплодирует стоя – вот это момент истины. Значит – все получилось, значит – все правильно. Подняв глаза, всегда можно встретиться взглядом с тем, кто стоит напротив тебя, и тут же возникает взаимный контакт, мысленный обмен впечатлением. Круг виден со всех сторон – тут ничего не скроешь.

По сколько раз вы отсматриваете каждую новую  программу?

В среднем раза 3-4, наверное. Я никогда не хожу на репетиции. Потому что это будет прежде всего отвлекать режиссеров и нервировать артистов. Мне там делать нечего. Я смотрю прогон. Бывает, вводятся новые номера, которые нужно оценить на предмет, как они ложатся в программу. Есть некоторые номера, которые смотрю, когда есть время выйти из кабинета.

Я полагала, что ваша обязанность – давать оценку.

Скорее, наоборот. Самые первые объективные отзывы – билетеров: они слышат, что говорит публика, которая выходит из зала. Они всей информацией обладают! Поэтому и режиссер, и я всегда их спрашиваем: «Что говорят-то?» – «Вот этот номер, говорят, слабенький». Хотя мы-то знаем, что он не таков. Значит, что-то помешало восприятию. Сложно оценивать профессионально из зала. Кстати, слышу мнение: «У вас артисты делают трюки, которые никто в мире не делает, – почему вы их не продаете? Где представление, типа, “а сейчас смертельный номер, занесенный в Книгу рекордов Гиннесса”?» Я говорю – понимаете, мы пытаемся пропагандировать цирк как высокое искусство. То есть для меня это уровень Большого театра. Вот вы представляете себе, что идет «Жизель», вдруг музыка замолкает, выходит человек с микрофоном и говорит: «А сейчас, уважаемая публика, солистка нашей труппы, народная артистка такая-то исполнит рекордное количество фуэте. Считайте!» Дробь – и она начинает. Глупость, да?

Если шоу Цирка Никулина представить графически: новые программы – это всегда движение вверх, или другие траектории имеются?

Я бы говорил о движении в стороны. Программы должны отличаться друг от друга. Вот чéм – это вопрос серьезный, который каждый раз встает довольно остро, у нас он называется «чем будем удивлять?». Потому что публика, которая приходит к нам, всегда ждет чего-то нового. Не обязательно каких-то сногсшибательных трюков, но – нового. Это не то же самое. Это не сериал, а всякий раз законченное произведение со сквозной линией, идеей.

Сегодняшний проект – «Золотой сезон». Мы собрали артистов, которые в разные годы занимали только золотые места на фестивалях в Париже, Монте-Карло, Будапеште, Москве, в Китае. В сущности, это золото мира, все самое лучшее, что есть. С моей точки зрения, получилась даже несколько тяжелая для восприятия программа, потому что каждый номер – это шедевр. Считаю, что мне после отца досталась одна из лучших команд на планете, профессионалы высокого класса, но, как следствие, все очень непростые. И когда мы обсуждаем какие-то вопросы и спорим, я никогда не настаиваю на своем мнении. Я могу просто приказать, но это глупость, потому что я не специалист. В штатном расписании называюсь художественным руководителем, но это не значит, что я буду стоять за спиной композитора и говорить: «Здесь не си-бемоль, а здесь просто си, а вот здесь диез добавь».

А что вы делаете профессиональнее всех?

Я – капитан корабля. А вы когда-нибудь задумывались, зачем на корабле капитан, когда рулевой рулит, матросы драят палубу, кок готовит пищу, а кто-то там наверху кричит: «Земля, земля!»?

Команды раздавать?

Зачем? Все всё знают. Есть расписание вахт, капитан выходит на службу, как и все. К сожалению, капитан нужен кораблю на случай катастроф, чтобы за все ответить. И он обязан знать, что делается от верхушки мачт до трюма. И вмешаться, если это необходимо. Бывает такое крайне редко: хоть я этого не люблю, но приходится проявлять себя. Потому что – как называют капитана? «Второй после Бога».

Беседовала Юлия Смолякова
Фотографии: Дмитрий Коробейников; из архива
пресс-службы Цирка Никулина на Цветном бульваре