Русский султан свинга

Леонид, откуда у московского мальчика такая любовь к испанским ритмам, к латинской музыке, к синкопам?

С синкопами либо рождаются, либо нет. Я поступил в джазовое училище «Москворечье» в 14 лет. Это было вечернее заведение, где можно было учиться невзирая на школу, невзирая на институт. Я сразу почувствовал, что это мое: как только начал играть свинг, сразу понял, что я в этом живу! А джаз и босанова — два совершенно слитных понятия. Бразильская музыка имеет совершенно джазовый стиль, а уж из босановы вышли все остальные латинские жанры.

Вы уже много лет играете в этом стиле: не хочется сделать резкий поворот — сыграть, например, фанк?

Я много чего делаю, но не все становится известным. Это вполне нормально. Люди подписывают героя воображаемым маркером и кладут на полочку в своем сознании под определенной табличкой: «Хоп-хэй, ла-ла-лэй». Залезть потом в чужую голову с чем-то новым очень тяжело. А я действительно делаю всякое: и фанк, и поп-рок, и кантри, и более сложные, развернутые вещи. Это добрая половина моего творчества, но об этом никто не говорит, никто не вдается в подробности. Песня «Хоп-хэй, ла-ла-лэй» — это, грубо говоря, какая-то Испания, хотя и очень «европеизированная». А песни «Пароход», «На сиреневой Луне» — это, в принципе, кантри, североамериканская мажорная музыка. А «Парень чернокожий», «Голос высокой травы» — это регги…

Вы были горды тем, что на вашем первом альбоме половина песен в мажоре. Почему это вызывает у вас такую гордость?

Возьмите сто популярных русских песен и посмотрите — в скольких из них мажорная тональность? В шести. Причем моих. Больше нет! Да, в мажоре кто-то сочиняет, но как хохму, как юмор, как музыку для мультфильмов. Или же это что-то джазовое, элитное. Поэтому моим огромным достижением являются «Аэропорты» — наполовину мажор, но, в принципе, изначально фа мажор. «На сиреневой Луне», «Время последних романтиков», все мои современные баллады — это всё мажор. А лирическая музыка в мажоре — это пласт, который почти никто не трогает, потому что боятся. Быстрые песни — «Парень чернокожий», «Пароход», «Всё только для тебя» — это всё мажорные тональности, которые для русской поп-музыки просто табу! Мы так устроены. Мы не воспринимаем мажор. Мы минорные люди. В английской, американской музыке в мажоре столько написано лирики, и даже очень грустной, но мы это почти никогда не используем. Нужна огромная смелость. Сделать хит в мажоре просто тяжело — реально!

Многие говорят, что «загадочная русская душа» не воспринимает мажор, считает его поверхностным, а вот минор — другое дело, там глубины и бездны. Как вы полагаете, насколько продвинут российский слушатель?

У нас образованных, продвинутых людей не меньше, чем во всем мире. Главное — что любит слушать основная аудитория, эти 70 процентов? На что ориентирован радиоформат и музыкальный рынок? Нашей базой являются ресторанная музыка — некая смесь блатной с хороводной — и бардовская песня, где меньше музыки, больше слов. Слова должны быть хорошие — тут русского не проведешь, – а музыка должна быть простая, чтобы не мешала словам. Что является базой американской музыки? Кантри. Она изначально по-другому устроена, в ней много blue-нот, гармонических замен и так далее. В Америке простого народа, который не понимает джаз, столько же, сколько у нас, но их база — кантри — музыкально более интересна и более сложна. К тому же она замешана с черной музыкой. В этой музыке вообще очень много помесей — также, как испанская музыка замешана с арабской. Поэтому и в популярной музыке люди там больше готовы к каким-то экспериментам. Им даже скучновато, когда мало изобретений, — а русскому человеку, наоборот, изобретения мешают, ему становится неприятно. Слушатели не понимают — им кажется, что их обманывают, умничают, издеваются над ними. И они возмущаются!

Мне всегда казалось, что вы сложные вещи выдаете за простые, маскируете. А на самом деле — хотели бы играть музыку посложнее, как на диске “Cosmopolitan Live” с Al Di Meola?

Это, конечно, так — я упрощаю изначальную идею, делаю ее более попсовой. Считаю, что подавляющее большинство людей не виновато в том, что музыка не является их стихией и что они не воспринимают сложный ритм и множество звуков. Несколько моих весьма образованных друзей говорили: «Я не знаю, где конкретно звучат барабаны, бас. Для меня есть „больше музыки — меньше музыки“, а что конкретно звучит — я в этом вообще не разбираюсь». От музыки люди должны получать удовольствие, как от спектакля, цель которого — развлекать, но при этом не быть рассчитанным на идиотов. Идея должна быть красиво «завернута». Поэтому я иногда упрощаю. Мне дай волю, так у меня в ровном размере две или четыре четверти песен вообще не осталось бы — я бы их все сместил в пять четвертей или шесть восьмых…

Вы говорили, что вам не удается стать по-настоящему народным артистом. Почему?

Не то что не удается — невозможно! Всё потому что (поет): «Давай за жизнь, давай, брат, до конца!..» Это Коля, мой большой друг — я его очень люблю, он отличный мужик. Я не смеюсь над этим — это просто другое искусство, такое настоящее народное искусство: ровная, не синкопированная музыка. А я не могу без свинга! И то, что делаю я, не сделает никто. Я занимаю свое поле. Но с моего места стать по-настоящему народным — как Филипп Киркоров в поп-музыке или Николай Расторгуев в эстрадной — невозможно. И не нужно!

Как вы сочетаете в своем творчестве, условно говоря, то, что для тела, и то, что для души?

Если вы для души почитаете Набокова, а для тела посмотрите порнографию, тогда это очень сильно разделено. Но, в принципе, чем эти два понятия ближе, тем искусство выше. Если мы получаем и удовольствие, и пищу для ума, тогда это идеальное искусство во всех сферах. Поэтому я уважаю поп-музыку, ведь для меня Стинг, Simply Red, Jamiroquai — это все поп-музыканты. Это современная, взрослая, интеллектуальная поп-музыка, но — поп-музыка. В ней сочетаются движения, отчего ты качаешься, и аккорды, поставленные в правильное место, отчего душа иногда начинает парить. Ты получаешь удовольствие всеми чакрами сразу. Так что это для меня даже не компромисс, а правильная смесь.

Перед началом фестиваля «Новая волна» в Юрмале вы говорили, что конкурс нужно перенести в Сочи, потому что российским артистам запретили въезд в Латвию. Вы считаете, что артисты вне политики?

Я много об этом писал в Facebook’е — что артисты вне политики и так далее. Конечно — в политике (или, точнее, в общественной жизни), конечно — артистов слушают люди. Просто артисты даже если и виноваты в чем-то, то в последнюю очередь. И я считаю, что глупо быть маленькой, ничего не решающей в Евросоюзе – хоть и очень симпатичной – страной и запрещать исполнителям въезд. Эти артисты ездят в Швейцарию, Германию — и там никто не против. А Латвия, видите ли, решила «всем показать». Получается, что до сих пор идет фантомное противостояние с Советским Союзом. Но маленькие страны, входившие некогда в состав Российской империи и ныне граничащие с Россией, все равно будут с кем-то – либо с нами, либо с Западом. Трудно не быть интегрированным в большое экономическое пространство в наше время. Но они говорят: «Мы независимые». Какая же это независимость, когда Латвия демонстрирует Западу, какие они дисциплинированные, какие молодцы – не пустили «нехороших людей»! Не пустили на фестиваль, на который организаторы с российской стороны приглашают конкурсантов из любых стран, а жюри оценивает их честно и по достоинству! Другое дело, что время накатывает волнами. Сейчас такая нехорошая ситуация, в которой замешаны буквально все. И они, и мы, и нет одного виноватого. На этой волне будут случаться всякие глупости и переборы с обеих сторон. Россия не пустила Вячеслава Вакарчука с сольным концертом в Петербург, что было делать категорически неправильно. Говорят, что он стоял на трибуне и скандировал: «Слава Украине!». А вы бы что делали на его месте? Он национальный герой страны! Он поет на украинском! Он на украинском стал знаменитым в других странах! Он их лучший артист! Так что это был перебор. И тут же наш министр культуры говорит по телевизору: «Наших артистов не пустили в Польшу! Как же так, недопустимо…» Но ты же сам не пустил украинского артиста в Россию! Этот нынешний кошмар будет продолжаться какое-то время. Дай бог, чтобы сегодняшние конфликты не вылились в страшную мировую катастрофу… Честно говоря, Юрмала – лучшее место для проведения «Новой волны». Проблема в том, что мы нужны друг другу, и еще недавно это не было проблемой, это было счастьем…

Проект «Голос» показал, что вы отличный продюсер. Не думаете пойти по этой стезе?

Думаю, конечно. Уже «придумал». Если бы не было программы «Голос», может быть, эта мысль не пришла бы в голову. Вернее, она приходила, но не так уверенно. Пока работаю с девушками, потому что девушке не обязательно быть автором. Хорошая певица – желательно музыкально образованная, конечно, со своим представлением о музыке и своей позицией – вполне нормально себя ощущает, когда мужчины ей пишут музыку, слова, аранжируют. Парни же, не пишущие себе сами, творчески меня не сильно интересуют. А пишущие себе – в продюсерах не нуждаются: они нуждаются в хороших директорах. Им нужен, грубо говоря, нормальный кошелек, а также соратник, которого бы он уважал. Как у меня был замечательный продюсер Олег Некрасов: он не писал мне музыку, не делал аранжировку, но он был как друг, как человек со вкусом, с которым можно всегда посоветоваться.

Кого сейчас продюсируете?

Я работаю с Элиной Чага. В программе «Голос» она у меня до четвертьфинала доходила в группе, но для поп-музыки она, пожалуй, была в моем коллективе приспособлена лучше всех. У нее правильный возраст — 21 год, у нее любые вокальные возможности, 4 октавы диапазон, она музыкально образованный человек. Я попробовал ее вначале как бэк-вокалистку и сразу услышал, что у певицы есть субтон — то есть она умеет петь тихо, что очень важно. Мало кто из голосовых певиц это умеет. Громко — это само собой, иначе она не попала бы в программу «Голос». И ритмично, и попсово, и нежно, и громко, и как угодно — с любой задачей справляется! У нее еще интересная, необычная внешность. И по-человечески она приятная, очень воспитанная — спасибо ее родителям. Работается с ней быстро и легко, мы почти записали пластинку — уже 9 вещей.

Ваш творческий и семейный союз с Анжеликой Варум длится уже более пятнадцати лет — это редкость для шоу-бизнеса. Как вам удается друг другу не надоесть?

Cам не понимаю! Семнадцать лет мы вместе и настолько необходимы друг другу, что врозь просто не можем. Если даже на секунду представить, что ее нет рядом, — сразу пустота, черная дыра передо мной. В жизни мы, конечно, расставались, но дольше трех дней не случалось, потому что — как будто тебе отрубают руки-ноги. Поэтому какие-то вещи прощаешь. Всякое бывает: определенные мелочи начинают раздражать, иногда лезем на личное поле друг друга… Я могу задержаться где-то с друзьями — ее это злит. Или она слишком начинает командовать — мы ее «начальством» дразним в семье. Каждый кого-то может чем-то задевать, но все равно надо искать компромиссы. Если бы мы могли — наверное, уже разбежались бы. Но нет воздуха без этого человека, и всё!..

Вы сравнительно быстро достигли популярности. Какие чувства сопровождали исполнение заветной мечты?

Резко и бесповоротно я захотел заниматься музыкой в двадцать лет. А популярность пришла в 94‑м — то есть мне понадобилось 6 лет. Это не так быстро, честно сказать…

Но и не так долго…

Да. Скажем, мне не была уготована судьба Григория Лепса или Стаса Михайлова, которые к популярности пришли в возрасте, мягко говоря, зрелом, — но и не вышло так, что в 18 лет мальчишка стал резко популярным. Я, слава богу, пришел к этому осмысленно. У меня случалось очень много обломов, которые в итоге сильно помогли. К счастью, у меня не было некоего продюсера, который бы мной «занялся», увидел бы во мне «перспективу» и стал бы продвигать песни, которые на фиг никому не нужны. Он бы любой ценой меня продвигал, а я так бы и остался без развития и свалился бы через год-два в бездну. А так как я был один, я долго пел не то — и на своем опыте понимал, что вот это не нужно, и это не нужно, и это. Пока не случилось «то» — и без всякой помощи. К тому же мне постоянно твердили: пою плохо, я никакой не певец. И вот, помню, этот «Босоногий мальчик» тогда… Я еще даже петь не начал — мы просто сыграли гитары, я сделал какие-то первые три шага в аранжировке и понял, что только что, через 4 года попыток, я в первый раз делаю нечто интересное для самого себя и что-то очень праведное! И у меня побежали мурашки. Впервые за все время я, человек с двумя высшими образованиями, театральный режиссер, закончивший джазовое училище по классу фортепиано, не думал: «А дай-ка я сделаю что-нибудь такое, что понравится народу!» В этом и скрывался настоящий кайф — выбежать на сцену, снять ботинки, спеть про этого босоногого мальчика совершенно искренне! И вот именно тогда что-то стало получаться. А почему? Потому что — слава богу! — когда я был не прав, никто мне не помог.

Беседовал Алексей Черепанов

Фотографии: Юрий Богомаз

Метка Интервью

[fb-like-button]