Простые вещи Сергея Пускепалиса

Сергей Пускепалис не считает себя актером, но за «факультатив своей жизни» получает «Серебряного медведя» на «Берлинале‑2010» – за роль метеоролога в фильме «Как я провел этим летом». Он постоянно подчеркивает, что попал в кино благодаря сыну: сначала у Алексея Попогребского сыграл Глеб в «Коктебеле», а в в своей следующей работе режиссер снял Пускепалиса-старшего. Дебют актера в картине «Простые вещи» был назван лучшей мужской ролью на «Кинотавре‑2007» и удостоен премии «Ника» в номинации «Открытие года».

Сегодня Пускепалис – один из самых востребованных актеров авторского и коммерческого высокобюджетного кино. Ему удается в каждой роли быть абсолютно разным – не персонажем, а живым, узнаваемым человеком. Магия перевоплощения – без белых ниток, грима и бутафорских усов. Кажется, артист даже не пользуется лицевыми мышцами – скорее, задействует внутреннюю пластику: одними глазами выражает весь спектр эмоций. Сергей Витауто – однозначно не баловень судьбы, а человек с большим жизненным опытом. Отсюда – естественная, честная интонация. Ему веришь и постоянно ждешь от него откровений – вот-вот он скажет правду-матку о жизни, доберется до самой сути вещей.

Неудивительно, что Пускепалиса как режиссера интересуют серьезные, экзистенциальные темы – на сцене Московского Губернского театра он поставил спектакль «Первое второе пришествие». Режиссер увидел Христа в простом провинциальном парне по имени Петя, который ходит в трениках и тельняшке и чуть что готов дать в морду. При виде его столичные снобы морщили бы носы: «Быдло!» – и на всякий случай переходили бы на другую сторону улицы. Однако по ходу действия Петя превращается в Петра, а его размышления все больше напоминают гамлетовские поиски и сомнения. Второе пришествие Христа оказалось репетицией, первым дублем, но оттого – не менее страшным.
Сергей Пускепалис рассказал Eclectic о своей премьере, сложности простых вещей и о том, почему трудно быть богом.

Сергей Витауто, о чем ваш новый спектакль?

Это спектакль о человеке, о его месте в этом мире. Кто мы, откуда, зачем? Что мы здесь делаем? Это безусловно важные для всех нас вопросы. Вообще говоря, перевести плотное содержание романа Алексея Слаповского на язык театра – задача не из легких, а между тем мы старались не отходить далеко от текста, максимально точно передать дух книги. Я прочитал этот роман лет двадцать назад – и прочитал «навсегда». Я открыл для себя замечательного автора: по его произведениям я поставил уже восемь спектаклей. «Первое второе пришествие» даже хотел экранизировать, но пока не получилось – разругался с продюсером…

В известной песне Бутусова «Прогулки по воде» апостол Андрей просил Спасителя открыть ему свой секрет, но чтобы без распятия… По-вашему, способность жертвовать должна быть свойственна всем простым смертным – в том числе тем, кто не хочет ходить по воде?

Я бы не сказал, что способность жертвовать является абсолютным мерилом или критерием чего бы то ни было. По-моему, главное – жить и давать жить другим, а с жертвой – кому как повезет. Ведь иногда хочется принести жертву – так никто не просит, никому она не нужна. С другой стороны, разумеется, история Христа немыслима без жертвы. Петр Салабонов в нашем спектакле своей смертью спасает по крайней мере одного – того, кто мог оказаться на его месте при других обстоятельствах, кто вместо него попался бы этим парням.

А если этот кто-то, прямо скажем, менее достойный?

Это вопрос уже второго или десятого порядка, не имеющий значения. Помните фильм «Спасти рядового Райана» Стивена Спилберга? Солдат или генерал – абсолютно неважно… Все усложняется тем, что в жизни мы как раз не знаем, кто более важный или чем вообще тот или иной наш поступок обернется. Может, ты будешь творить добро, а оно впоследствии окажется злом… Просчитать заранее ничего нельзя, мы можем лишь предполагать. Узнáем, когда умрем: только в этом случае есть поставленная точка, финал. А до этого наша жизнь – это и есть предположение того или иного рода, которое то и дело не оправдывается.

Как вы считаете, в жизни срабатывает механизм воздаяния?

Конечно, за зло и за добро воздастся обязательно, работает некий счетчик: ноль–один, один–один, да–нет. Я верю, что если ты будешь поступать хорошо, то и с тобой будут поступать хорошо. Может, не сразу, но с течением времени.

Ваш герой Петр так бы и жил дальше, если бы не Иван Захарович Нихилов, которого можно называть мастером: именно он поверил в Петра, разглядел в нем что-то. Как вы думаете, не исчез ли мастер из жизни своего ученика слишком рано?

Рано или поздно мастер уходит, и ты должен быть к этому готов. Мастер все равно присутствует в нашей жизни: тот бесценный опыт, который он нам дал, остается с нами. Поэтому вообще большое счастье такого человека встретить. Кто-то может и не понимать, что это мастер в его жизни, и осознать только годы спустя. Значение такого человека, авторитета для тебя, трудно переоценить: он тебя направляет, поправляет, поддерживает. Это важно всегда. Таких блестящих мастеров у меня было много, грех жаловаться: Юрий Петрович Киселев, Петр Наумович Фоменко, Сергей Васильевич Женовач. В спектакле я оставляю Нихилова в качестве фантома-призрака. Лично мне это очень знакомо, близко. Петр Наумович умер, но я все равно продолжаю какой-то внутренний диалог с ним, пытаюсь соизмерять свои поступки с тем, что бы он сказал по этому поводу.

А есть ли у вас какой-либо незаконченный разговор с мастером?

На самом деле, таких разговоров много – это была бы многочасовая беседа, и не одна. Конечно, хотелось бы поинтересоваться, что он думает на ту или другую тему, но, к сожалению, остается только предполагать… Петр Наумович обладал талантом удивляться привычным вещам, видеть за ними нечто другое, удивительное, наполненное мистикой.

Как вы думаете, Петр Наумович раскритиковал бы ваш спектакль?

Не знаю, мой мастер был непредсказуем. Но я думаю, все же где-то посмеялся бы, похихикал…

Насколько в искусстве важны единомышленники?

Произведение искусства только так и можно создавать. Если ты будешь не в ладу с кистью или с цветом, напишешь ли картину? В театре – то же самое: со всеми, кого ты вовлекаешь в процесс создания своей постановки, тебе необходимо установить контакт. Во время работы над спектаклем «Первое второе пришествие» актеры участвовали в моем замысле, толкали идеи… А как иначе? Других вариантов нет. Опять-таки в кино – по-другому: там все для режиссера инструменты: оператор, художник, актеры, свет, звук, а в театре все единомышленники. Звукорежиссер, художник по свету, актер, драматург – все соавторы, инструментов нет.

В одном интервью вы сказали, что работа актера – это «обрывочные усилия в попытках помочь режиссеру осуществить внутренний замысел». Как по-вашему, должен ли исполнитель роли знать что-либо об этом внутреннем замысле?

В театре – обязательно: актер должен быть в замысле, быть автором, а не просто исполнителем. Он выходит на сцену, как гладиатор, и должен порвать зал. В кино ты все равно помогаешь режиссеру снять какой-то его мир, осветить светом, он тобой манипулирует на монтажном столе. Поэтому какими методами тот или иной режиссер добивается правды – это его дело. Допустим, Алексей Попогребский не давал Григорию Добрыгину читать сценарий целиком – только некоторые сцены. Дело в том, что многим актерам действительно трудно играть героя «здесь и сейчас», зная наперед всю последующую цепочку событий, а в жизни мы не знаем, чем наши действия обернутся… Так и в кино должно быть. Правда, в театре у меня тоже был случай, когда нужна была первая непосредственная эмоция: мы тогда три месяца репетировали пьесу без актрисы, все это время она ждала, нервничала и впервые вышла на сцену в день премьеры.

Когда вы ставите спектакль, вы думаете о том, как его воспримет зритель?

Конечно, ведь мы вместе со зрителем создаем спектакль, мы партнеры. Мы с актерами можем сколько угодно репетировать, вариться в собственном соку, но это всего лишь наши наметки для предложенной аудитории истории. Спектакль состоится лишь в тот момент, когда пришли люди его посмотреть. Иначе – с кем я буду разговаривать, со стеной? Вы знаете, я из той породы людей, кому небезынтересно, для чего они что-либо делают, кто адресат.

Есть ли для вас различия между фильмами «Как я провел этим летом» и «Метро»?

Для меня нет никаких различий – хорошие фильмы: там история интересная – и там история не менее интересная, там настоящие люди – и там не менее настоящие люди. Для каждого фильма потребовались свои киносредства, выбранные с точки зрения историй: одну надо снять и показать так – другую иначе. Я не сказал бы, что «Метро» – развлекуха и аттракцион в чистом виде. А что, «авторское кино» – значит, невыносимая тягомотина, что ли? Тогда я не люблю такой артхаус, как не люблю и попсу. На мой взгляд, есть хорошее кино, а есть плохое.

Что должно быть в истории, чтобы вы согласились в ней сыграть?

Прежде всего меня интересует искренность, подлинность – ее в материале чувствуешь сразу. И конечно, не в последнюю очередь – мое доверие к режиссеру.

Беседовала Марина Довгер
Фотографии: Игорь Чунусов (предоставлены пресс-службой Московского Губернского театра),

Сергей Прозвицкий

Метка авторское кино, Берлинале‑2010, Кинотавр, Ника, Сергей Пускепалис