Цирк как спорт

Традиции и новаторство, старая форма и новое содержание, «нестандартное искусство», в котором соединяются технологии, человеческие возможности и возможности животных, – таков сегодня образ Большого Московского государственного цирка – «Цирка братьев Запашных». Один из его создателей, директор Эдгард Запашный дал интервью Eclectic.

Эдгард, в этом году российские артисты впервые в истории завоевали двух «Золотых клоунов» на фестивале в Монте-Карло, который называют «цирковым Оскаром». Это значит, что российский цирк на подъеме?

Я не могу однозначно ответить на этот вопрос. Если скажу, что цирк на подъеме, значит, ему предшествовал какой-то упадок – но за последние 5 лет у нас были высокие результаты на международной цирковой арене. Если утверждать, что не на подъеме, – это тоже какой-то обман… Знаете, мы взяли высоту. Мы поставили удивительный рекорд: у России два «Золотых клоуна» из двух возможных. С другой стороны, мы все еще не бренд мирового уровня, каким, например, является сегодня тот же Cirque du Soleil. Нас знают, с нами считаются, но пока лидерство по успешности держит этот канадский цирк.

Но Большой Московский цирк на Вернадского тоже успешен. Вы сейчас можете обойтись без государственной поддержки?

На сегодняшний день, к сожалению, нет. Мы увеличили доход на 49 процентов, в 2013‑м заработали 117 миллионов рублей. Это серьезно, это много, но на то, чтобы заменить систему сменных манежей, которая уже износилась и дает сбои, требуется миллиард шестьсот. То есть в том темпе, в котором я сейчас зарабатываю, мне потребуется 14 лет, чтобы поменять эти манежи. А за 14 лет окончательно разрушится крыша, разрушатся закулисные помещения. Поэтому сегодня такое вливание государственных средств в цирк просто-напросто необходимо, чтобы забыть эту проблему на следующие сорок лет. В дальнейшем Большой Московский цирк будет жить абсолютно без государственной поддержки. Если сейчас нас капитально отремонтировать, то я гарантирую, что в ближайшие 20, а то и 30 лет нам ничего не будет нужно от государства. Мы окупаемы. И то же самое может быть, на мой взгляд, в половине цирков Росгосцирка. Прежде всего в городах-миллионниках.

А как вы добились увеличения посещаемости вашего цирка?

Начну отвечать последовательно. Как только меня назначили директором Большого Московского цирка, продажа билетов увеличилась сразу на 10 процентов. То есть я даже еще в должность не вступил, но в прессе появилась эта информация, и люди пошли на Запашных. Это раз. Второе: заслуга моего брата как нынешнего художественного руководителя в том, что он полностью пересмотрел репертуар. Он стал ставить не дивертисмент, как это принято везде, не набор номеров, а спектакли с каким-то тематическим углублением, сюжетом, моралью, чтобы люди ощутили некий новый вкус цирка, не похожий на то, что они раньше пробовали. Не советский цирк. Третий немаловажный фактор – это работа с прессой. Мы поняли, что нам надо прессу привлекать сюда как можно чаще, становиться прозрачными, чтобы пресса могла привести ту публику, которая либо никогда не была в цирке, либо ходит в цирк два раза в жизни. Четвертый немаловажный момент: немалое количество зрителей в зале – это иностранцы. И мы ведем активную работу и создаем условия для того, чтобы они чувствовали себя комфортно. Раньше даже направления передвижений по фойе не были указаны на английском языке. Не говоря уже о буклетах, рекламе, переводе сайта…

Ваш брат Аскольд в одном из интервью назвал цирк «нестандартным искусством», упомянув, что вы стремитесь к какому-то интерактивному цирку. Что это такое?

Это мечта моего брата – сделать некую новую форму, чтобы зритель не только визуально наблюдал спектакль, но становился его частью, чтобы было общение между артистами и зрителями… Не хочу раскрывать все секреты, как он это видит, но одно немецкое техническое бюро уже разработало план. Это очень сложно выполнить прежде всего технически – чтобы зритель стал непосредственным участником спектакля, но я рассчитываю, что у нас все получится.

Два года назад вы стали директором цирка. Зачем? Ради чего взваливать на себя эту огромную административную махину, если вы каждый раз можете получать кайф на сцене?

Во‑первых, я продолжаю получать кайф на сцене и это было одним из моих условий – не бросать артистическую карьеру. Второе: два года назад я стал определять для себя все плюсы и минусы этой должности. И плюс в том, что становишься достаточно свободным художником. Работая «на кого-то» или «под кем-то», ты должен принимать правила игры, которые тебе диктуют. А сейчас мы с братом в немалой степени свободны – не без проблем, конечно, но мы можем делать то, о чем думали, мечтали, что планировали. Третий немаловажный момент: я всегда ставил себе в пример самых лучших, таких как Юрий Владимирович Никулин, который делал параллельно очень много дел, одним из которых было руководство Цирком на Цветном бульваре, который он фактически перестроил. Я, работая в цирке на Вернадского как артист, не понимал, почему здесь все делается только так, а не иначе, почему люди держатся только одной линии, боятся экспериментировать. Я почувствовал, что смогу обновить цирк и сделать так, чтобы бренд Большого Московского цирка зазвучал совершенно по-другому.

Вы будете использовать какие-то западные лекала?

Однозначно нет. Знаете, что такое западные лекала? Это значит – всем работать в шапито. Я иногда читаю в Интернете отзывы своих коллег – «Нам всем надо переходить в шапито, ездить в караванах, жить в дороге!..» – и думаю: почему они несут эту чушь? Я не понимаю – как можно променять теплый гараж на «ракушку»? Весь мир приходит к нам и завидует, видя громадные здания с двигающимися аренами, с мягкими сиденьями, с комфортными условиями для животных, со стационарными ветеринарными клиниками внутри, со своими спортивными залами. Это достижения советского цирка: общее количество цирковых зданий в России превышает общее количество цирков по всему миру! У нас есть эти шикарные условия, поэтому здесь западная модель не подходит. Далее, я никогда не следую примеру только одного человека. Я вам сказал про Юрия Владимировича Никулина, но перед собой всегда имел несколько примеров, совершенно друг на друга не похожих. Один из них – Майкл Джексон. Ребенок из черной семьи пробился на такую высоту, и все это благодаря трудоспособности, благодаря жесткой «пахоте» – от которой он, наверное, и умер. Повторюсь: Юрий Владимирович Никулин – как человек, который шел сразу по нескольким направлениям. Иллюзионисты из Лас-Вегаса Зигфрид и Рой, а также Дэвид Копперфильд, который вышел за рамки иллюзии и изменил взгляд планеты на целую индустрию, – это люди, которые сломали стереотип, что в цирке все нищие и такими же нищими умирают. И все это в совокупности мне помогает думать, надеяться и творить сразу по нескольким направлениям.

Вы представитель всемирно известной цирковой династии в четвертом поколении. В цирковой семье дети редко становятся хирургами или бухгалтерами… Помните ли вы свое самое первое выступление?

Конечно помню: нервотрепка, подготовка жесточайшая. Был 88‑й год, город Рига, и сразу – главная роль в спектакле. Жуть! Настоящий стресс для ребенка… для двух ребят. Это были первые фрагменты наших с братом будущих работ как цирковых артистов. Я этого никогда не забуду.

Что вы испытали, когда у вас получилось?

Знаете – такой ребяческий восторг. Причем нам ведь хвастаться не перед кем было, кроме как друг перед другом, потому что у нас с братом не было друзей-одноклассников. Мы приехали в Ригу, проработали там полгода… У меня не было школьных товарищей, которые знали бы меня все детство, которые знали бы, что я последние 5 лет только и мечтаю выйти на арену!

А с тиграми страшно общаться?

Я по-своему отношусь к слову «страх», разделяя два понятия: страх и паника. Страх мы с вами испытываем, наверное, постоянно. Страх перед тем, чтобы не обидеть дорогого человека; страх перед тем, чтобы перейти улицу; страх перед тем, чтобы спуститься в метро… Это нормальное человеческое чувство, которое позволяет делать правильные вещи: соблюдать дистанцию, принимать субординацию, не опаздывать на работу – все это нами страх руководит. А когда ты начинаешь делать что-то неправильно, когда ты допускаешь ошибки и понимаешь, что сейчас пострадаешь от этого, когда ты переоценил свои возможности или недооценил тигра, вот тут холодок может пробежать нешуточный – это уже паника. Но если бы я паниковал, то, наверное, с вами уже не разговаривал бы. Потому что в паническом состоянии вообще не контролируешь себя. Доходить до этого при работе с тиграми ни в коем случае нельзя. Если ты паникуешь – ты уже не жилец.

А как вы обуздываете панику, когда она подступает? Кто-то считает до десяти, чтобы успокоиться… У вас есть своя «технология»?

При работе с хищниками – нет. Работа с животными позволяет каждый раз отталкиваться от уважения к хищнику. А вот в других жанрах – я ведь жонглер, я жокей-наездник, я канатоходец – вот там могу ощущать, что нервничаю. Жонглируешь – и вдруг ручки у тебя начинают потрясываться, предметы летят не туда, потому что знаешь: пришел какой-нибудь супержонглер посмотреть, оценить тебя. Хочется показать самое лучшее, на что способен, а не можешь. Это как наш биатлонист рассказывал: «Я подумал о золотой медали и стрельнул в молоко». Потому что – всё, холодный рассудок покинул. И у жонглеров то же самое. Но при работе с хищником… Входя в клетку к тиграм, я должен понимать: если я вот это допущу, тогда мне лучше вообще туда не заходить.

Есть стереотип, который очень хорошо показал Булгаков в «Собачьем сердце». Помните, Шарикову настойчиво предлагали идти в театр, а он все в цирк хотел, на «слонов и предел человеческой ловкости». Получается, что Булгаков выстраивал такую иерархию: театр – это развлечение «первого сорта», а цирк вроде как «второго». И многие до сих пор так воспринимают цирк.

Да, к сожалению.

Как с этим бороться?

Только качеством спектаклей, только работой с публикой. Знаете, когда я приглашаю на представления своих гостей, в том числе и звезд, после спектакля они часто садятся напротив меня и говорят: «Эдгард, мы не думали, что в России вообще такое может быть!», «Мы не думали, что у канадцев есть альтернатива!», «Я не думал, что цирк может быть настолько интересен мне, взрослому человеку, который привел ребенка и хотел просто отсидеть два часа этой повинности!» Для меня очень приятно, когда человек вот так изменяет свое мнение, когда скептически настроенные люди после наших спектаклей преображают свой взгляд на цирк.

А для вас цирк – что это такое? Вы, наверное, уже сто раз отвечали на этот вопрос…

Это жизнь. Это моя самая настоящая жизнь. Место, где я больше всего провожу времени. Место, которое я искренне люблю и понимаю. Несмотря на то, что мое имя уже может работать на меня и можно научиться этим пользоваться, я все еще хочу достигать, стремиться, набирать высоту, конкурировать с лучшими артистами – не только действующими, но и прошлых лет. Я в буквальном смысле слова доволен тем, что я занимаюсь этим искусством. Я по-настоящему люблю цирк. Вот что такое цирк для меня…

Скажите, если бы у вас не было цирка, вы бы пошли в театр или в спорт?

В спорт. Однозначно. Но в спорт, в котором был бы элемент театра. Это футбол, бокс. Там, где я смог бы иногда быть личностью, где можно быть артистичным. Хотя это можно везде, наверное…

Беседовал Алексей Черепанов
Фотографии предоставлены пресс-службой Большого Московского государственного цирка на проспекте Вернадского