Тайная история скорости

[one_half]Примечательно, что без этой иллюзии не было бы никакой возможности управлять развитием сюжетной истории и самим временем, ведь кино и ТВ превращают инерцию взгляда в условие создания действующей модели происходящего. Эта действующая модель в случае с кино заполняет собой воображение – мы представляем нечто, пользуясь готовыми образами. В случае с телевидением получается еще интереснее: действующая модель происходящего становится эквивалентом реальности, что бы под ней ни понималось.
Социальные сети, например Facebook, довели идею действующей модели до абсурда. Партнер по коммуникации, то есть любой человек вообще, превращается в действующую модель протоколов, с помощью которых он себя описывает: где был, с кем, что думал, на что обратил внимание, что предпочел и т.д.

Но ведь жить интересно именно потому, что жизнь проходит, исчезает мгновение, меняется свет…
Свет меняется. Но мы не поспеваем отследить, как. Мы даже не можем оценить, насколько мы отстаем от этих изменений. А раз так, то не можем и понять, что именно меняется и меняется ли вообще что-нибудь. Время, раздробленное на мгновения, оказывается лишенным необратимости. В этом парадокс.[/one_half][one_half_last] Оптические приборы (фото-, кино- , видео- и прочие камеры) улавливают свет. Они используют нас, чтобы на нашем фоне подтвердить свою способность что-то фиксировать и наделять это что-то качествами объекта. Неслучайно главный элемент любого прибора называется «объектив». Не мы видим благодаря объективам, а объективы превращают нас в часть своей системы зрения. Через объективы мы стремимся себя увековечить. Но увековечиваем себя ценой того, что превращаемся в ничтожно малые величины по сравнению со светом. Любой объектив подтверждает не то, что мы есть, а то, что нас почти нет. Но мы цепляемся за это «почти» как за то единственное, что у нас осталось. Все это замечательно анализирует французский философ П. Вирильо.

Но ведь и восприятие скорости индивидуально?

Не восприятие, а набор скоростей всегда уникален. И то, что эти скорости, а также те многочисленные часы, которые тикают внутри каждого, нельзя синхронизировать до конца, делает нас индивидуальными. Наше тело вмещает разную ритмику, разные виды движений. Это условие сюжета, который с нами связан. То, что для одного – неожиданный поворот, для другого – банальное происшествие. Это все учитывает философия, одна из первых философий скорости. Скорость благодаря понятию дао превращается в экзистенциальную категорию, ведь дао – это не путь в пространственном смысле, а становление. Любому дао противостоит образ времени как новостной ленты, которая всех уравнивает в качестве «попавших под лошадь».

Другой образ времени, который я применил бы к обществу модерна, – это «время как толпа». Пребывание в некой толпе, соприсутствие в ней – это и есть движение во времени, соприсутствие во времени. Есть очень хорошая фраза Бернарда Шоу, которую он приписал Цезарю: «Я старею, а толпа на Аппиевой дороге остается все такой же».

Время – это такая толпа на Аппиевой дороге. Набор поколений, людей со всеми их способами обозначать индивидуальность и уничтожить ее.
Все, что выражает идея толпы, концентрируется в понятии времени. Время – это лица и тела, с которыми мы сталкиваемся, время – это сутолока, теснота и стеснение. Время – это и те формы, которые может принимать толпа, например зрители, пассажиры, очередь, шествие, марш, демонстрация, флеш-моб. Время в этом смысле абсолютно антропологично. Время – это столпотворение.[/one_half_last]